ошибочным было бы и представление о единстве этих потоков, а также преувеличение их достижений – как до эпохальной конференции в Сан-Франциско, так и после нее. Так, великий афроамериканский мыслитель и агитатор Уильям Эдуард Бёркхардт Дюбуа провел этот период, руководя неудачной кампанией Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения (National Association for the Advancement of Colored People), цель которой заключалась в том, чтобы заставить Объединенные Нации выполнить обещания Атлантической хартии, касающиеся самоопределения (особенно в отношении колоний); это направление оставалось для чернокожего активиста главным, несмотря даже на то, что его группа продолжала сотрудничать с еврейскими и христианскими организациями в лице Американского еврейского комитета (American Jewish Committee) и Федерального совета церквей Христа в Америке (Federal Council of Churches of Christ in America), пытаясь обеспечить идее прав человека более видное место в будущем уставе ООН. На дипломатическом фронте многое было сделано латиноамериканскими государствами, хотя вечно переживаемая ими угроза завоевания или интервенции очевидным образом проявилась в Чапультепекской декларации 1945 года, подтвердившей принцип нерушимости суверенитета в качестве региональной и общемировой нормы104. Если же говорить о второстепенных державах в целом, то размышления Герберта Эватта, австралийского делегата и видного координатора стран, намеревавшихся пересмотреть предначертания Думбартон-Окс на конференции в Сан-Франциско, убедительно свидетельствуют: у них действительно были свои существенные дополнения к той схеме, которая виделась им «миром великих держав», но среди интересовавших их пунктов расширенная трактовка прав человека вообще не фигурировала105.
Впрочем, судьбы конференции в Сан-Франциско все равно вершились в других местах. Под занавес своей жизни, всего за две недели до начала форума, Рузвельт пришел к выводу о том, что ООН является наивысшим приоритетом. Большинство наблюдателей опасалось, что Советы могут вообще уйти с форума, тем более что период после ялтинской встречи был отмечен острыми разногласиями относительно того, как лучше оформить применение права вето в Совете Безопасности. Но когда в ходе конференции Советы в лице министра иностранных дел Вячеслава Молотова согласились с американской интерпретацией формулы вето, мир выдохнул с облегчением: все прочие вопросы показались второстепенными. Британский дипломат-реалист Чарльз Уэбстер признавал: «В пылких речах о справедливости, правах человека и основных свободах… проявляют себя влияния, которые не может игнорировать ни один государственный деятель, поскольку в конечном счете сила в политике – это не только физическая, но и моральная сущность». Однако единодушие 1940‐х сохранялось недолго. В Сан-Франциско сторонники новых идей добились лишь символического прогресса: права человека и основные свободы были упомянуты в преамбуле итогового документа. Несомненная ирония заключалась в том, что на принятии более воодушевляющего
См.:
