style="font-size:15px;"> – Нужно на четверть часа застыть, чтобы потом выглядеть как манекен. Глаза, фигура без единого движения. Кости и мышцы затекают.
– Утомительно, стало быть, позировать. Но ведь ты и сама рисуешь с натуры. Люди позируют и тебе тоже.
– Нет.
– Нет?
– Нет. Я не люблю, когда они замирают. Мне нравится, когда они дышат, мигают, поворачиваются на внезапный звук, вдруг улыбнутся. В живописи главное – взять движение жизни, увековечить его, а не маску, не подобие живого.
– Движение?
– Да.
– Сами фотоснимки тебе тоже не нравится разглядывать?
– Да.
– Да, то есть не нравится?
– Да. Тогда я ощущаю, насколько лучше живопись.
– Но сейчас можно делать и цветные карточки.
– Всё это глупости. Какого цвета мои глаза?
– Синие.
– А небо?
– Разное.
– То-то же. Небо разное. И глаза мои разные. Сейчас наверняка почти тёмные.
– Да, верно. Синее синего.
– Это потому что сумерки. На снимке этого не выйдет. На снимке нельзя смешать краски, добавить света, положить тень…
– Ну хорошо, вернёмся в твой радостный день совершеннолетия. Господин Дидмэн приехал к вам…
– У него в ландо был штатив.
– Он фотографировал вашу семью…
– …Штатив, отчасти похожий на ухват для печи. Отец спросил: «Зачем вам этот предмет?» Улыбка Дидмэна пробралась сквозь плотные усы…
– Нет, Агата. Я бы хотел поговорить о другом. Тебе понравилась фотография вашей семьи? Ты ведь была очень красива в тот день. А как же Марк? Марк приехал? И Минна? Это были хорошие снимки? Расскажи…
– О каком снимке сказать? Их было несколько. Каждый из них лжёт. Складки на них никогда не шевельнутся, глаза никогда не моргнут. Те, кто больше не дышат, и живые… все мёртвые.
– Я понял. Сейчас, Агата, сосредоточься на другом. Ты сама сказала – это был самый отрадный день. Марк приехал, не так ли?
– Да. Марк приехал. Я его не видела долго.
– Вот-вот, расскажи мне про Марка. Этот молодой человек доставил тебе немало радостных минут. Правда? И его сестра Минна. Вы ведь дружили с детства. Итак, к обеду приехал Марк…
Перед тем господин Дидмэн улыбнулся в свои противные усы. Его чёрный костюм – словно к похоронам. Я не могла смотреть на него. На эти усы… На эти глаза, слишком светлые, словно вода в фарфоровом кувшине. Да, они такими казались мне тогда. И я опустила голову. «Нет-нет, – сказал Дидмэн, – юная пани должна смотреть вот сюда – представьте, что отсюда вылетит птичка». Приманка для детей. Не мне на неё клевать.
Я смотрела вдаль, на дорогу, где вскоре показалась коляска Андерсов. Словно бы с облаков являлись они, и я улыбнулась. Солнечные лучи сопровождали клубы взметаемой
