битве, которую вела маленькая блондинка, терпела ее выходки, каких не потерпела бы ни от кого другого, и даже всячески ее ублажала…
– Далеко еще? – прокричала миссис Харрис.
Шофер, не сбавляя скорости, снял обе руки с руля, замахал ими, обернулся к пассажирке и закричал в ответ что-то по-французски. Миссис Харрис, разумеется, ничего не поняла, но улыбка под моржовыми усами была достаточно дружелюбной и успокаивающей, так что она откинулась на мягкое сиденье и принялась терпеливо ждать прибытия к месту, куда давно стремилось ее сердце. И пока машина ехала, миссис Харрис вспоминала цепь странных событий, которая привела ее сюда.
2
Все началось несколько лет назад, когда, убирая в доме леди Дант, миссис Харрис открыла гардероб, чтобы навести в нем порядок, и перед нею предстали два платья. Одно было осколком рая из шелка цвета слоновой кости и кремового, с кружевами прозрачного шифона; второе – застывшим взрывом, созданным из гладкого алого шелка и того же цвета тафты, и его украшали пышные алые банты и не менее пышный красный искусственный цветок. Миссис Харрис стояла как громом пораженная – никогда в жизни не приходилось ей видеть что-либо столь совершенно прекрасное.
Какой бы бесцветной и унылой ни могла бы показаться ее жизнь, мисс Харрис всегда стремилась к прекрасному, к ярким краскам и красивым формам. Эта тяга к красоте нашла свое выражение в любви к цветам. У миссис Харрис были, как говорит поговорка, «зеленые пальцы», и природный дар, соединяясь с умением, позволял ее любимцам благоденствовать там, где у всякого другого они бы просто не выжили.
За окнами ее полуподвальной квартирки размещались два ящика с геранью – любимыми ее цветами; а в комнате и на кухне повсюду, где находилось место, стояли горшочки все с той же геранью, мужественно цветущей в этих условиях; иногда, впрочем, это была не герань, а гиацинт или тюльпан, купленные на заработанный тяжелым трудом шиллинг.
Кроме того, не так уж редко кто-нибудь из клиентов отдавал ей слегка подвядшие цветы из букетов; тогда миссис Харрис приносила их к себе и любовно выхаживала. Наконец, изредка – обычно весной – она позволяла себе купить немножко анютиных глазок, подснежников или анемонов. И пока у нее были в доме цветы, миссис Харрис не видела оснований серьезно жаловаться на жизнь. Цветы были ее прибежищем в мрачной каменной пустыне, где ей приходилось жить. К ним стоило возвращаться вечером и просыпаться по утрам.
Но теперь она стояла перед дивными творениями, висящими в гардеробе леди Дант; это была совсем новая красота, красота рукотворная, созданная художником-мужчиной, но коварно нацеленная прямо в женское сердце. В один миг миссис Харрис пала жертвой этого художника – в этот самый миг родилось в глубине ее души желание обладать подобным платьем. Это было бессмысленно: где бы она могла носить его? В жизни миссис Харрис не было места таким вещам. Но то была чисто женская реакция. Она увидела платье – и захотела иметь
