старый советский тренажер – крутящийся диск. Садится на него с ногами. Одной рукой держит бокал, второй отталкивается от пола и вращается вокруг своей оси. Пьет ликер в движении.
– Ого, так сильнее вшторивает! – доносит он до нас важное открытие.
– Дай попробую! – просит Никитин, и Рысев уступает ему диск.
Никитин отталкивается чересчур сильно, его бешено закручивает, он теряет равновесие, валится вперед и щедро обливает Лену ликером. Она вскакивает и визжит. Машет руками, как будто это поможет ликвидировать последствия аварии. Никитин бегает вокруг нее и извиняется, Маша берет со столика салфетки и подает ей.
– Никитин, я с тобой больше никуда не пойду! Мне аж под футболку залилось! – верещит Лена. – И что мне теперь делать в таком виде?
– Давай поменяемся? Надень мою! – Никитин снимает толстовку. Под ней ничего нет.
Лена снимает испачканную толстовку, а следом и заляпанную футболку. Остается в одном лифчике. Берет толстовку Никитина, морщится и возвращает назад.
– От нее куревом несет!
– Давай я принесу тебе чистую футболку! – предлагаю я.
– Кхм-кхм, – вдруг раздается у двери.
Я подпрыгиваю, разворачиваюсь и с ужасом вижу в проеме… Маму.
Как она так тихо вошла? Будто из-под земли выросла!
Увидев ее, друзья застывают и хором говорят:
– Здрасте!
– М‑мам? – жалобно блею я. – А ты чего так рано?
– В университете пожарная тревога, всех пораньше отпустили. – Она одаряет нас рекламной улыбкой. – Здравствуйте, здравствуйте. Рада увидеть наконец друзей Ярослава.
Дальше она окидывает взглядом голых по пояс Лену и Никитина, затем – Фиалкина. Он так и застыл с повязкой на голове, метелкой в одной руке и бокалом в другой. Мама переводит взгляд на Машу в тот момент, когда она пытается спрятать за спину бутылку с ликером… Изучает упаковки от еды на полу и бокалы… Держится так, словно она в музее разглядывает любопытные экспонаты.
Лена и Никитин быстро одеваются. Маша таращит на Фиалкина глаза, мысленно подавая знак: «СНИМИ!». Не сразу, но до него доходит, он в спешке сдергивает повязку и прячет за спину вместе с метелкой. Повисает мучительная пауза. Я хочу провалиться сквозь землю, остальным тоже неловко. Они не знают, чего ждать от моей мамы. Что она сделает? Наругает?
– Обедаете? – Мама смотрит дружелюбно. Как будто не заметила ничего подозрительного.
– Ага, – снова говорим хором.
– Ну обедайте, обедайте. А потом приходите на чай. Я пирожные купила.
Друзья расслабляются. Никто, кроме меня, не понимает, что мамино дружелюбие показное. А вот я слишком хорошо ее знаю. Прямо сейчас она осуждает все и всех. Лену и Никитина – за топлесс, (а Лену вдвойне еще за стрелки на колготках), Фиалкина – за повязку и метелку, Машу – за красные прядки, а всех в целом – за распитие ликера и срач в гостиной. Мы грубо нарушили ее нормы морали, но она ни за что не покажет свои настоящие чувства: для нее это
