не было никакой гарантии, что и старуха Циля, липкая, как смола, не навяжется к чаю, а Наталья, конечно, добродушно согласится… Вот еще проблема!
Добросердечная и отзывчивая, Наталья самоотверженно ухаживала за капризной бабкой, ухаживала добровольно, как за родной. Притом довольно умело – энергично и спокойно. При необходимости весьма твердо, не позволяя старухе окончательно разбаловаться и сесть на голову. Куда уж больше. Она кормила старуху, обстирывала, убирала за ней. Каким-то чудом ей удавалось поддерживать порядок и чистоту в первой старухиной комнате. Во вторую, дальнюю смежную комнату, где Циля спала, не было входа даже Наталье. Несмотря на все свое слабоумие и склероз, старуха никогда не забывала запирать эту комнатенку на замок. Очевидно, хранила там свои особенные старушечьи ценности. Мне как-то удалось заглянуть туда. При всей моей любознательности, я не стал бы туда стремиться. Такая там стояла вонь, такая грязь и клоповья мерзость. Нора и есть нора. Душный тропический инсектарий. У Плюшкина, без сомнений, и то почище было. На ночь старуха затыкала носик чайника газетой, иначе к утру он уже был набит тараканами. Подумать только: с эдакой прелестью мы практически живем-поживаем в нашем светлом будущем!
Кстати, с некоторых пор, словно впадая в детство, она начала заговариваться. По-идиотски звала Наталью «мамочкой». Воображала себя ее дочкой, что ли? Лично мне это казалось чересчур наигранным. Не придуривалась ли? При этом льстиво твердила, что после ее, старухиной, смерти, Наталья будет единственной наследницей. «Все твое, мамочка, будет!» При этом, кстати, еще и мерзко склочничала, подозревала бог знает в каких гадостях. Обвиняла, что та, когда ходит для нее в магазин, обвешивает-обсчитывает бедную старушку. Тут, наверное, вообще невозможно четко разделить – где маразм, а где умысел. И то, и другое… «Мамочка»! В ее устах это звучало отвратительно до содрогания… Между прочим, она и маму яростно возненавидела из-за того, что, заболев, та как будто превратилась в соперницу, отрывала у Натальи время, которое она могла бы уделить ей. Дело в том, что Наталья вызвалась делать маме назначенные уколы. Само собой, лучше любой медсестры. Прекрасно натренировалась, бедная, на собственном сынишке. Впрочем, в остальном чрезвычайно застенчивая по характеру мама была стоиком и старалась обслуживать себя сама. Сама стирала нижнее белье, пыталась поддерживать «красоту», брила подбородок, зараставший от гормональных препаратов ужасной мужской щетиной. Сама с виноватым видом рвала в маленький тазик, сама относила его и горшок в туалет. А если случалось опрокинуть то или другое, сама упорно оттирала пятна. Потом едва могла доползти до постели. Только перед самой агонией впала в некоторое равнодушное состояние, просилась усадить ее на горшок или подержать под мышки, когда рвало. Если Натальи не случалось дома, этим занимался я. При этом мама и я старались шутить: теперь она у нас «маленькая»… Когда появлялись признаки
