густо покраснела, будто ее ударили хлыстом по лицу. Она беспомощно посмотрела на отца. Тот молчал. Молчал. Молчал. «Что это значит?!!» – прыгали непослушные, сумасшедшие мысли. «Недоразумение»?! Зачем она вообще живет на земле?!» Нора не знала, что ответить женщине. Просто не знала. Она не умела ругаться. Никто ее не учил. Скромная и застенчивая, просто стояла и смотрела на жестокую женщину. Отец молчал, молчал, молчал. Сумки оттягивали онемевшие вдруг руки. В голове Норы стучал вопрос: почему отец не заступается за нее. Почему? Он должен был сказать: «Нет. Ты неправильно говоришь. Это неправда. Чушь. Глупости». Но он молчал. Женщина развернулась и ушла на кухню. «Артур, ты идешь? Чай остынет» – отец невольно дернулся за ней. Нора стояла. Сумки стали вовсе невыносимыми. И неуместными. И вся она – тоже неуместная. Так и не прошла дальше коридора. А там, где-то там, в комнатах, карта мира на стене, старое бабушкино зеркало, ее швейная машинка, огромный письменный стол со скрипучими ящиками, глупые фарфоровые безделушки, репродукция картины Шишкина «Рожь»… старый, любимый дом…
Нора повернулась и вышла из него. Навсегда. Вместе с сумками. Чтобы никогда уже не вернуться.
Слезы градом катились по горячему лицу. Слезы – всю дорогу. Как дошла до станции – не помнила. Едва различала дорогу. В электричках плакала, стоя в тамбурах. Прислонялась пылающим лбом к стучащим замерзшим окнам. На нее, наверное, смотрели люди. Она не видела. Нестерпимая мука разрывала сердце – потому что только так умирает любовь. И жгучая обида. «Недоразумение!» За что?! Разве можно человеку говорить такие слова? Тем более юному человеку?! Как же так – отец – не заступился… Отец – заступился бы. Значит, думает так же, как его женщина? К концу третьего часа слез, почти добравшись до дома, обессиленная, остановилась в проходе между домами. Тут всегда был ветер. Леденящий щеки. Сильный ветер. Он терзал полы ее зимнего пальто, пробирая до костей. Нора ощутила странную пустоту под сердцем. Перестала плакать.
И вдруг поняла, что теперь у нее нет отца. Хотя он, бывший им, жив.
Дома вылила скисший борщ и неизвестно как умудрившееся испортиться мясо. Вымыла судки.
Близился ее день рождения. Нора очень любила это время в природе, когда весны еще нет, но она – будто просачивается исподволь сквозь отяжелевший наст, падает искрами с сосулек, голубеет вдруг развеянным небом… И льется особым, солнечным, зимним еще теплом…
Вскоре она узнала, что квартиру дедушки и бабушки отец отдал старшей дочери новой жены, выписавшись из нее.
Не сказать, что Нора расстроилась. Приняла, как должное. Ведь это не ее отец…
Она пригласила Артура на свой день рождения. Его одного. Потому что мечтала побыть с ним, только с ним. Им было всегда интересно вдвоем. Нора твердо обещала себе, что ничего не будет рассказывать про отца, про то, что до сих пор терзало ее и не покидало мыслей…
Артур явился нарядный, надушенный и сияющий. С цветами. Нора умилилась его праздничным видом. Чмокнула его в губы.
