ования становится новое видение гуманизма, согласно которому разнообразие, свойственное людям, не препятствует конструктивному диалогу, а наоборот – делает его интересным и осмысленным. Кваме Энтони Аппиа – философ, профессор Нью-Йоркского университета.
Фото на обложке: Georg Eierman on Unsplash.com
ISBN 978-5-4448-2409-2
Copyright © 2005 by Princeton University Press
All rights reserved. No part of this book may be reproduced or transmitted in any form or by any means, electronic or mechanical, including photocopying, recording or by any information storage and retrieval system, without permission in writing from the Publisher.
© Д. Турко, перевод с английского, 2024
© Ю. Васильков, дизайн обложки, 2024
© ООО «Новое литературное обозрение», 2024
Генри Файндеру
totum muneris hoc tui est…1
ПРЕДИСЛОВИЕ
В современной англоязычной философии существует широкий консенсус по поводу общих черт и истории либеральной политической традиции. Например, принято думать, что эта традиция многим обязана предпринятой Локком защите религиозной терпимости – и обязана не меньше, чем его же защите права частной собственности. Считается также, что язык равенства и прав человека, разработанный в ходе Французской и Американской революций, занимает в либеральном наследии центральное место и что для либерала естественно рассуждать о человеческом достоинстве и полагать, что им (как водится, при прочих равных) обладает каждый человек. Таким же образом постоянно считают само собой разумеющимся, что либеральная традиция – традиция этического индивидуализма, – в том смысле, что для нее моральной значимостью обладает только то, что значимо для индивидов; поэтому если нации, религиозные общины или семьи важны, они важны лишь постольку, поскольку влияют на образующих эти группы индивидов2. Мы привыкли, что перечисленные центральные элементы либеральной традиции окружены спорами. Поэтому либералы – это, грубо говоря, не те, кто достиг согласия между собой относительно смысла достоинства, свободы, равенства, индивидуальности, терпимости и прочего; скорее либералы – это те, кто спорит о значении всех этих вещей для политической жизни. То есть мы привыкли думать, что либеральная традиция, как и все интеллектуальные традиции, – не столько фиксированное учение, сколько набор дискуссий. Несмотря на все это, ни у кого не вызывает сомнения, что либеральная традиция существует.
Представляет интерес вопрос, можем ли мы в действительности обнаружить интеллектуальную традицию, которая бы включала все перечисленные элементы. Конечно же, ответ на этот вопрос потребует серьезного исторического исследования. Подозреваю, что если вы отважитесь на такое исследование, то идеи интеллектуальных предтеч Милля, Хобхауса, Берлина и Ролза окажутся скорее разнородными, чем единообразными и что называемое ныне либеральной традицией будет выглядеть не столько цельным корпусом идей, постепенно разработанным на протяжении ее существования, сколько набором источников и прочтений этих источников, которые теперь, в ретроспективе, кажутся нам удачно излагающими одну политико-философскую теорию (и снова пример того, как сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек!). Еще одно – быть может, незначительное, но впечатлившее меня – соображение в пользу идеи, что либерализм представляет собой ретроспективное изделие – то, что слово «либерализм» для обозначения политического кредо стали использовать только в XIX веке. Слово это невозможно найти в работах Локка или американских отцов-основателей, хотя без этих работ, как принято считать, история либерализма была бы чрезвычайно скудной3.
Так, можно попытаться подойти к проблеме не с кабинетной, а с деловой стороны и отождествить либерализм не с интеллектуальной, а с практической традицией, указав на выработку за последние несколько столетий, особенно после Американской и Французской революций, новой формы политической жизни. Форма эта выражается в определенных политических институтах, таких как наличие избираемых, а не наследственных правителей и, шире, некая опора власти на согласие управляемых. Но в числе этих институтов есть и ограничение власти правителей, даже таких, которые правят от имени большинства. Ограничение это существует благодаря правовой системе, гарантирующей определенные фундаментальные права. Эти гражданские или политические права обеспечивают гражданам соответствующие каждому праву сферы свободы, включая свободу политического выражения и свободу вероисповедания. Разумеется, любой из этих элементов встречается в истории и по отдельности: республиканское правление началось с Древних Афин, первых императоров Священной Римской империи избирали4, а свобода прессы и религиозная терпимость развились в Англии под сенью монархии. В таком случае либерализм родился как сочетание политических институтов: конституций, прав, выборов и гарантии частной собственности. В XX веке как в Европе,
«Это твой только дар…» (
Вызывает сожаление, что термином «индивидуализм», у которого в обыденном употреблении есть оттенок безразличия к другим, стала называться особая философская позиция. Поэтому стоит сразу же оговориться, что индивидуализм подобного философского толка служит основой для всеобъемлющей заботы о других. (В конце концов, если индивиды важны, тогда важно и то, как вы с ними поступаете.) О том, насколько индивидуализм того или иного рода спонтанно принимается на веру, свидетельствует неизбывность попыток показать, почему государство должно быть избрано индивидами в «естественном состоянии». (Не стоит считать эту ремарку точным определением индивидуализма; точность потребовала бы более подробного рассуждения – например, ответа на вопрос, что значит утверждение, что некая вещь или индивид для нас важны.)
Первой партией, которая использовала «либерализм» (или, точнее, однокоренное испанское слово) в своем названии, были испанские
См. электронный текст по ссылке: https://www.rc.umd.edu/editions/shelley/devil/1dwcover.html.
Конечно же, «электорат» состоял из небольшого числа правителей городов, княжеств и других единиц империи. Но и когда проходили первые американские выборы, избирательное право было чрезвычайно ограниченно. Если демократия означает избирательную систему с правом голоса для всего взрослого населения, тогда демократия поздно приходит в либеральную практику. Более того, самые влиятельные либералы с подозрением относились к демократии. Милль (который в своих «Размышлениях о представительном правлении» предложил систему «множественного голосования», при которой вес голоса будет тем выше, чем выше образование избирателя) в своем трактате «О свободе» беспокоится о тирании большинства. И, разумеется, Конституция США не была демократической, поскольку не предоставляла право голоса каждому взрослому гражданину. (Возможно, полноценная демократия появилась, лишь когда возрастной ценз был понижен до восемнадцати лет, что произошло меньше полувека назад.) Но я не собираюсь из‐за этого выражать скепсис по поводу демократии или утверждать, что она не следует из основных либеральных идей. Уважение к другим как свободным и равным индивидам требует средства выражения политического равенства всех через предоставление всем равных ролей в избрании правительства. Нечто похожее на демократию, вероятно, в конце концов появляется из либеральной традиции. Я лишь настаиваю на том, что связь между либерализмом и демократией необходимо доказать.
