устрашающую физиономию, поддразнила:
– Ох-ох-ох, такое сложное материаловедение…
И звонко рассмеялась, увидев, что Оля тоже улыбается. В ответ Оля взъерошила Маринины короткие волосы.
– Тебе хорошо говорить, – снова вздохнула она, когда Марина вернулась к нарядам. – Мадам Валевская в тебе души не чает. А Валевская – это… Устроенность, уверенность. Работа. А работа – это труд. А труд…
– А труд – это май. А в мае надо гулять!
– Слышали бы тебя экзаменаторы…
Марина пожала плечами и не ответила. Оля снова уткнулась в учебники.
Пока Марина отвлеклась на Олю, Света полностью завладела шкафом и зеркалом и уже заканчивала сборы. Она оглядела себя в ситцевом платье цвета чайной розы в мелкий черный горошек, повернулась к зеркалу спиной и чуть не свернула шею, пытаясь разглядеть наряд сзади. Марина прыснула.
– Ты, Светка, ну точно гусыня. Такая шея у тебя… длинная, – озорно закончила она.
Бледная блондинка Света нахмурилась, кровь прилила к лицу.
– Скажешь тоже. Шея длинная, значит, лебедь, – подняла голову Оля, заступаясь.
– Ну да, лебедь. А я что сказала? – И Марина приняла такой невинный вид, что надувшаяся было Света усмехнулась и покачала головой:
– На тебя, Маринка, решительно невозможно сердиться.
– Решительно! – кивнула та, вытащила из-под стула небольшую сумочку, открыла ее и выудила на свет маленький тюбик губной помады. Подошла к Свете и решительно скомандовала:
– Давай открывай рот. Красить буду.
Света с готовностью выпятила губки. Ей эта процедура была не впервой. Раньше она сама просила Марину накрасить ее, и причин тому было несколько. Во-первых, никто больше не умел так красить губы, как Марина. Они казались одновременно невинными и такими восхитительными после нескольких касаний ее тюбика помады. А во‑вторых, из всех обитательниц общежития у Марины помада была лучшей, иногда даже торгсиновской[1], подаренная щедрыми клиентками в благодарность за сшитое платье или костюм.
Сегодняшняя помада пахла как-то иначе, богаче и вкуснее, и сердце у Светки предательски заныло.
– Что это, Мариш? Дай сюда! – Она быстро выхватила тюбик и прочла название на золотистом тюбике. – Вот это да! Это ж «Коти», с самого Парижу? Мамочка родная, а как пахнет! Ммм…
От неожиданности Светка совсем перестала следить за речью и тут же выдала с головой свое кристальное рабоче-крестьянское происхождение. Косметика от «Коти», иностранного производства, такая знаменитая и недоступная, что о ней не могли даже мечтать, – не то что держать в руках и красить свои пролетарские губы большинство москвичек. И тут эта маленькая драгоценность, прямо на третьем этаже общежития Текстильного института. Света не сводила с тюбика глаз.
– Ну да, «Коти», – улыбнулась Марина, глядя на раскрасневшееся от волнения лицо Светы. – Хочешь, отдам? Да ты бери, бери.
Света испуганно протянула тюбик обратно.
– Ты что?
Торгсин – всесоюзное объединение по торговле с иностранцами (Торговый синдикат), существовавшее в 1931–1936 гг. (
