туда стремилась. В ресторане такой дурдом, что никак не успеть было.
Из туалета я услышала какой-то странный звук, будто кто-то уронил на пол мешок картошки.
В удивлении я вышла, вернулась в прихожую…
И увидела на полу Петровну.
Она лежала с закрытыми глазами и, кажется, не дышала. Однако, приглядевшись, я увидела, что правая рука старухи едва заметно подрагивает.
У меня случилось то, что французы называют дежавю – показалось, что я это уже видела. Ну да, только что в ресторане на моих глазах умерла Анна Павловна, и вот теперь Петровна…
Две смерти в один день – это уже перебор!
Я опустилась рядом с Петровной на колени, похлопала ее по щекам и проговорила:
– Петровна, миленькая, не умирай!
Не скажу, что я к ней питаю какие-то особенно нежные чувства, но знаю ее с детства и как-то привыкла к ее незаметному, непритязательному существованию, к тому, что она всегда рядом со своей нарастающей деменцией.
К счастью, глаза старухи открылись, правда, выражение в них было какое-то дикое. В ее глазах был страх, да что там страх, в них был запредельный ужас. Она что-то зашептала.
Я пригнулась ближе и с трудом разобрала:
– Робин-Бобин-Барабек
Скушал сорок человек…
– Петровна, ну что ты несешь? – проговорила я, радуясь тому, что она вроде жива. – Что с тобой? Ты можешь встать?
Но ждать от нее осмысленного ответа не приходилось. Вместо этого она проговорила немного громче и отчетливее:
– Людоеда людоед
Приглашает на обед…
– Да что ты такое несешь? – Я всерьез испугалась.
А она вместо ответа приподняла левую руку и показала на что-то у меня за спиной.
И снова в ее взгляде и в самом жесте едва шевельнувшейся руки был дикий ужас.
Я повернулась, посмотрела, на что она показывает… и увидела картину.
Я точно помню, что поставила ее лицом к стене, видно, Петровна из любопытства повернула картину. Говорила уже, что Петровна для своих лет не в меру шустрая и любопытна, как сорока.
Только сейчас я как следует рассмотрела эту чертову картину.
Картина как картина – пейзаж, как и говорил Сан Ваныч.
Честно говоря, этот пейзаж не очень мне понравился, мрачный какой-то, депрессивный. На картине был изображен густой лес, старые темные деревья окружали небольшое озерцо с темной торфяной водой. И больше ничего – ни людей, ни животных, птицы какой-нибудь на ветке сосны и то не было.
И тут до меня дошло, что Анна Павловна умерла, взглянув на эту картину, и вот сейчас Петровна… вроде она не умерла, но ей явно очень плохо!
Да что такого в этой картине?
Я снова взглянула на нее, прислушалась к себе – нет, ничего особенного я не почувствовала.
Ну, мрачная картина, безрадостная, но, чтобы от ее вида прийти в такой ужас, от которого можно потерять сознание и даже умереть… нет, этого я не могла представить.
