Владимир?
– Нет, у меня двое сыновей.
– А у меня одна дочь. Всего одна, понимаете? Больше никого на этом свете у меня нет.
– Так вы беспокоитесь за неё? – Будто удивился Владимир Альбертович.
– Беспокоюсь? Вы глумитесь надо мной, – (Владимир отрицательно замахал головой, положив руку на сердце) – Вам должно быть, кажется, что дочь, которую ты сделал, держал на руках, пеленал, кормил, работал день и ночь, чтобы та ни в чём не нуждалась, которую ты воспитал легко отдать совершенно другому мужчине?!
– Вы не отдаёте её, Геннадий Васильевич. Не стоит так сильно переживать за Машу. Она сама сделала выбор…
– Вот именно сама, Володя, – нервно перебил Гена. – Сама, понимаешь? Посоветоваться с отцом не бывает?
– Твои слова звучат обидно, Гена. Мне начинает казаться, что дела в фамилии.
– Нет, Владимир Альбертович. Фамилия тут совершенно не причём. Пусть будет Марией Блаженной. Главное, чтобы твой сын не обижал её.
Отцу Машки, Геннадию Токареву не хватает прямолинейности. Володя мог часами напролёт гадать: что же конкретно не нравится этому до мозга и костей врачу? Оказалось, он банально беспокоится за здоровье своей кровинушки. Вполне логично и правильно с его стороны, хоть Владимир Альбертович не до конца понимает с каких это пор его сын может вызвать у Геннадия такие подозрения…
– То бишь вы сомневаетесь в адекватности моего сына?
– Нет-нет. Почему вы всё принимаете, как оскорбления? Неужто в вашем представлении, я такой тиран и ирод, желающий разрушить счастье вашего сына и моей дочери?
– Нет, Геннадий Васильевич, я вовсе…
– Ну тогда слушайте внимательно, Владимир Альбертович. Кто вы по образованию, позвольте?
– Это неважно, – сухо ответил Володя, поёрзав на стуле. Он даже опустил глаза в пол, ибо вопрос был крайне неудобен.
– Вашу профессию мы прекрасно знаем. А вот образование ваше… Вернее, твоё, мне увы, не известно. Но не хотите, как хотите. – Он поднял рюмку, поднял её и взял в руки лимон. – Я знаю, что вы художник, Владимир Альбертович.
– Ну скажите тоже… – Засмущался Володя. – Продаю свои картины, да занимаюсь хозяйством.
– Перестаньте! Вы создаёте искусство! Так давайте же выпьем за него в конце-то концов!
Снова пустые стаканы, закуска и аналогичное лёгкое алкогольное опьянение. Володе стало невыносимо жарко. Чтобы не вонять потом, он снял с себя пиджак, оставшись в одной красной рубашке.
– Так как моя профессия относится к нашему делу, Геннадий Васильевич, – поинтересовался он.
– Да очень просто, – Гена икнул, начал говорить уже не так разборчиво. Кажется, коньяк ударил его гораздо сильнее, чем Володьку. – Художники, писатели, поэты, скульпторы – все творцы в общем и целом; они находятся вдалеке, согласитесь. Их трудно заставить приземлиться, чтобы жить в нашем мире. Они смотрят на обыденные
