А фразы наподобие: «Что-то я позабыла, как нынче нашего босса величают?» вряд ли помогут Гале в ее дальнейшей карьере. К начальнику вообще можно не обращаться, если, конечно, не за надбавкой к зарплате идешь. Ему лучше лишний раз глаза не мозолить. Ведь всем известно, что если шефу что-то нужно, он выгрызет это из подчиненного, даже если тот не при делах.
Оставив за дверью безымянного Вергилия, я нахально пнула помеченную крестом дверь и оказалась в кабинете своего нового босса. Комната была неинтересной и скучной, кроме одного угла. Там, на отдельном столе, будто в музее, красовался сияющий новый Ундервуд. По виду, к нему еще никто не прикасался. Возможно, печатная машина была действительно новой и единственным человеком, кто умел ей пользоваться в этом суровом здании, была я. Руки зачесались вставить лист бумаги, щелкнуть кареткой, и нажать, наконец, тяжело поддающуюся клавишу. Хоть одну… Но я сюда не за этим пришла.
Под портретом Дзержинского сидел солидный дядечка с пузцом, лысиной и очками без дужек. О, «пенсне», новое слово! Он оторвался от бумаг, глянул на меня поверх стеклышек и бросил на стол бумажный пакет.
– Где ты шляешься, Бениславская? Сколько можно ждать? Бери бумаги и беги быстрей. Опоздаешь! Экипаж внизу.
– Куда?.. – тупо моргнула я. Заглянула в пакет, там были какие-то газеты.
Дядечка устало протер пенсне, водрузил его обратно на нос. Медовым голосом, от которого у меня подогнулись колени, промурлыкал:
– Не начинай снова, Галенька. Не отнекивайся, солнце мое, ты сделаешь, как мы договаривались. Нужно платить добром за добро. Ведь тебе, насколько я понимаю, все еще нужно жилье в Москве, не так ли?..
– Нужно, – я согласилась, но что-то дернуло меня задиристо ляпнуть: – Но вы не похожи на человека, сеящего вокруг себя добро.
Начальник не обиделся. Он поднялся, заложив руки за спину, прошелся по кабинету, посмотрел в окно. Небо за стеклом быстро темнело. Голос его стал тихим, но пронизывающим.
– Я похож на человека, который заботится о своей родине. Такой юной, хрупкой, едва вставшей на ноги. И да, меня интересуют антиреволюционные и антинародные элемены среди крикунов-поэтов. Твой любимчик Есенин нас крайне интересует.
Я хохотнула:
– Скажете тоже: Есенин – антинародный элемент! Кто ж еще ближе к народу?
– Вот ты это, душа моя Галина, и выяснишь.
Гале Бениславской помогли с жильем в ЧК. Конечно, ей нужны были ее две комнаты в коммунальной квартире, там непременно должен будет останавливаться Есенин. Так вышло, что на работе ее принуждали следить за поэтом, чего она делать не хотела, но была вынуждена… Иначе выселят из коммуналки.
Что ж, чистая классика получается – борьба за московскую прописку, еще Булгаков и Зощенко об этом писали. Или… еще будут писать?
– Галина, ты снова витаешь в облаках? Поспеши, иначе в «Стойле» не останется мест.
Начальник галантно накинул мне на плечи пальто, подал шаль и, чуть приобняв,
