дело, Паша. К врачу её надо везти. Она уже несколько раз сознание теряла, не к добру это.
Павел только махнул рукой:
– Делай как хочешь. Мне всё равно. Опозорила она нас, потаскушка несчастная. Вот теперь за это и мучается.
Евдокия только покачала головой, но дочь в больницу всё-таки увезла. Она навещала её каждый день и однажды, приехав домой, села на стул, скорбно сложив на коленях руки:
– С врачом я сегодня разговаривала, Паша. Наврала нам Галина. Не было ничего у Любы с Васькой.
Павел резко повернулся к ней:
– Откуда знаешь?
– Врачи её осматривали. Чистая она, ну ты понимаешь. Нетронутая то есть, – пояснила мужу Евдокия. – А живот у неё болит из-за того, что нарушилось что-то там от побоев твоих. Меня спрашивали, что случилось, я сказала, что Люба просто упала. Она тоже подтвердила это.
Павел опустился на табурет и обхватил голову руками. Он молча принялся раскачиваться, не говоря ни слова. И когда дочь вернулась домой, тоже не подумал попросить у неё прощения. А вот сватов от Василия принял благосклонно.
Люба тоже дала согласие на этот брак. Она больше не хотела жить с родителями и воспользовалась первой возможностью, чтобы уйти из дома.
Сразу после свадьбы она переехала жить к Василию, которому родители освободили свой дом. Сами они уехали в соседнюю деревню к престарелой матери отца Василия, она давно звала их к себе.
Став замужней женщиной, Люба расцвела. Она почувствовала ту свободу, которой ей всегда не хватало. Никто теперь не мог ей указывать, как жить, и она решила, что наконец-то обрела счастье, которого ей всегда хотелось.
Сначала молодые супруги жили хорошо. Им нравилось ни от кого не зависеть и не опасаться осуждения других людей. Деревенские кумушки то и дело обсуждали их, пошловато похохатывая над неуемной страстью Любы.
– Ночью идем мы с Людкой мимо Васькиного дома, – рассказывала подругам какая-то старушонка, – слышим, Любка кричит. Мы к калитке, думали, Василь убивает её за что-нибудь. Стучимся, в калитку – выходит: красный, распаренный, штаны на ходу натягивает. А из-за плеча его Любка выглядывает, растрепанная, но довольная-я-я…
– Ха-ха-ха! – так и покатывались все со смеху, – бедный Васька, с такой бабой как Любка справиться силы нужны немалые. Вот уж вляпался, так вляпался!
– Ничего, он же моряк, ему не привыкать. Видать всяких за свою службу перещупал!
– Всяких – не всяких, а до нашей Любавы им далеко. Ишь, ненасытная какая. Вся деревня слышит, как Василий её под себя подомнет!
Бабы принимались громко хохотать, и только Тамаре было не до смеха: она никак не рассчитывала, что все так обернется и ругала себя последними словами за то, что сама толкнула Василия в объятия Любки.
– Чтоб ты провалилась, проклятая, – шептала она, стоя ночью под светящимися окнами дома соперницы. За занавесками то и дело мелькали тени, и Тамара, задыхаясь от злобы, узнавала силуэты Василия и Любы.
Несколько
