и шорты. И дома, и в отелях.
– Ладно, спасибо за гренки, пошла в душ, как велено, – вздохнула Архипова. Закрывая за собой дверь, она услышала, как Колесников покинул свое импровизированное убежище в шкафу.
Завтракали они под наставления Колесникова.
– Мне нравится этот твой свитер. – Сергей Мефодьевич указал на грубой вязки кофту с глухим воротом. – Вообще, я считаю, что одежда – это такая лакмусовая бумажка, это опознавательный знак, сигнал «свой – чужой».
– Друг Аркадий, не говори красиво, – рассмеялась Архипова. Колесников удивленно посмотрел на нее.
– Это «Отцы и дети». Базаров так говорит своему другу Аркадию. Неужели не помнишь? Выражение стало опять популярным. Одежда – это всего лишь одежда.
– Ну, не спорь, – начальственно произнес Колесников.
– Это еще почему? – удивилась Архипова. – Почему нельзя спорить?
– Отрицать очевидные вещи не стоит, – снисходительно начал Сергей Мефодьевич.
– Ах, очевидные… Что можно сказать о человеке, который носит такие ботинки, как у тебя? Что та самая лакмусовая бумажка показывает?
– Какие ботинки? – опешил Колесников.
– В которых ты был на вокзале, но которые ты – ура! – не надел в театр.
– А, – Колесников возмущенно посмотрел на нее, – а что с ними не так?
– Они страшные, немодные, грубые, некрасивые, неэлегантные… Такие ботинки раньше грузчики носили, но сейчас уже даже они не носят. Есть специальный вид обуви для таких профессий.
– Что за ерунда! – возмутился Сергей Мефодьевич. – Это прекрасные румынские ботинки. Их продавали на распродаже, еще талоны тогда были. Я две пары взял.
Архипова поставила чашку на стол и пристально посмотрела на Колесникова. Он отводил глаза, но наконец не выдержал:
– Ну что? Что?
Оба расхохотались.
– Да, согласен, дурацкие ботинки, – махнул рукой Сергей Мефодьевич. – Сам понимаю, но рука не поднимается выбросить. Новые же.
– Конечно, конечно, – серьезно подтвердила Александра, и они опять расхохотались.
«Славный такой, когда не пыжится, не пускает пыль в глаза и не строит из себя всезнайку», – подумала Архипова.
– Сережа, спасибо тебе, – сказала она и прикоснулась к его руке.
– Да не за что, не за что, брось… – забормотал Колесников и подскочил со стула.
В Кронштадт они ехали долго. Шоссе было пустым, но Колесников ехал чуть ли не шестьдесят километров в час, а то и медленнее. Ругался на прохожих, полицию, водителей и даже ворон.
– От них один вред, они отвлекают, – ворчал он. Архипова не знала, как реагировать. Всерьез ворчание воспринимать не хотелось – пришлось бы спорить и доказывать обратное, а потому она молчала, рассматривая пейзажи. Иногда восклицала:
– Смотри, усадьба! Ой, море близко! Как красиво!
Колесников косился
