и попрошайничать. Напишет на картонке: «Пожалейте сиротинушку, покинутого женой и матерью» – с этого артиста станется.
– Ты в своем уме, Василиса? – в ужасе спросит мама, которой Борис любит жаловаться на жестокую меня. – Что люди подумают?
– Нельзя так. Не по-людски, – покачает головой папа.
– Василиса Федоровна, а почему ваш муж – бомж? Если он бомж, то вы – леди-бомж? – спросят любопытные дети, а директор продублирует этот вопрос с использованием великого и могучего русского мата.
– А я сразу говорил, что Бориса твой – камень на шею, – вздохнет дедушка – один из немногих, кто отговаривал меня от глупого брака. – Правильно сделала, что выгнала!
Но дедушка будет в меньшинстве, так что Борис останется у меня. На время.
– О чем задумалась? – прищелкивает пальцами у моего лица Иван. – Скоро завтрак принесут – я заказал.
Оказывается, мы уже сидим за маленьким столиком в кафе, а я и не заметила – так задумалась.
– Любишь его? – прищурившись, коротко интересуется Иван.
– Не твое дело.
– Ну-ну…
Закатываю глаза, но всю мою язвительность прогоняет изумительный аромат манной каши – и как Иван догадался заказать именно ее? Самый мой любимый завтрак: каша со сливочным маслом, которое медленно плавится. А если еще сахаром посыпать… прелесть!
– Вот, что я люблю, – киваю я на тарелку с кашей, и набрасываюсь на нее, не испытывая ни капли вины за оставшегося без завтрака Бориса.
Любила ли я его хоть когда-нибудь? Нужно признаться хоть самой себе – нет, никогда. А если быть совсем уж убийственно честной – Борис мне даже не нравился. Я бы и не взглянула на него, если бы не то, что все одноклассницы были на нем помешаны: «Ах, какой мальчик! Вылитый Есенин! А эти мечтательные глаза, этот горящий взор…»
Свой горящий взор Борис обратил на меня, и я, чтобы утереть нос одноклассницам, сватавшим меня за школьного дворника, сошлась с Борисом. И сама же себя убедила в своей к нему великой любви. Так хорошо убедила, что замуж за него вышла! И только после месяца совместной жизни я осознала, что Борис – не моя мечта. Ему бы жить в веке эдак восемнадцатом-девятнадцатом, в барском поместье, и сочинять свои стишата.
Я же – натура приземленная, как любит повторять Борис. Приземленная, чем и горжусь: люблю, когда в холодильнике есть еда, коммуналка оплачена, и есть лишние сто рублей на капроновые колготки.
– Василисушка, в каких облаках ты витаешь? – снова возвращает меня из астрала голос Ивана, о котором я успела забыть. – О чем думаешь?
– О колготках, – ляпаю я от растерянности.
– О, это уже интересно. Хотя, я бы предпочел увидеть тебя в чулках, – интимно шепчет мужчина, явно подтрунивая над стремительно краснеющей мной. – А можно и без них, и вообще без белья.
– А можно без меня? – интересуюсь, приподняв бровь.
– Без тебя никак, прости. Это мероприятие для двоих, – отвечает мужчина, взгляд
