но крепкие!» – и Костя с мамой больше не пойдут ничего искать.
Но бабушка точно не слышит их. А может, и впрямь не слышит. Мама глядит на неё растерянно и ставит ботинки на полку. «Хоть бы мы больше ничего не нашли», – думает Костя. Он понял: по-маминому, эти ботинки плохие, в них будет стыдно. Только если совсем-совсем ничего не найдётся, их можно будет купить.
В магазине, кроме отдела «Комиссионный», ничего не работает. Зато по соседству, в подвальчике, нашлись твёрдые, лаковые, без каблучка, с плоской, точно вырезанной из фанеры подошвой. Мама сказала:
– Вот тебе и ботиночки. Новые, нарядные! Береги их!
А как это «береги»? Когда они у тебя на ногах, их разве убережёшь? Это всё время надо было вниз смотреть, на ноги? И тогда подошва бы не отклеилась – у одного на носке, у другого на пятке? Ногам стало мокро, хотя никаких луж не было. Он разувался дома, стягивал прилипшие мокрые носки. Тут мама подошла, схватила его лаковые ботинки – и сразу как закричит:
– Что, что мне делать! Ты должен был думать, должен был совесть иметь! Это же не так, что – пошёл и купил! Ты помнишь, сколько мы их искали?! Где я тебе сейчас куплю другие ботинки?!
А сама бросает быстрые взгляды на дядю Гену, точно спрашивает его: «Ты слышишь, слышишь, как я кричу на Костю? Он так плохо поступил, что я и не стесняюсь тебя – вот как я могу кричать!» Дядя Гена морщится – у него, может, уши уже болят.
Наконец он неуверенно, медленно произнёс:
– Ну это же, наверно, можно подклеить?
Мамины глаза тут же сверкнули – в них вроде мелькнула радость, но Костя не был уверен. И сразу же мама стала выговаривать Косте:
– Видишь, дядя Гена теперь будет чинить твои ботинки!
Дядя Гена и впрямь пошёл в коридор, взял осторожно один Костин ботинок и велел маме обтереть его мокрой тряпкой, а после откуда-то появился резко пахнущий клей.
– Смотри, смотри! Дядя Гена устал, он, считай, полторы смены простоял на конвейере, он отдыхать хочет! Приятно ему, что ли, твои ботинки чинить? – повторяла и повторяла мама.
Дядя Гена выдавливал клей на края подошвы, не поднимая головы на Костю и маму. У него было невероятно покорное, усталое выражение. Должно быть, если бы его сейчас стали бить или щипать или мама бы кричала ему про то, как он устал, уже в самое ухо, его лицо бы не изменилось. Точно он уже заранее чувствовал себя так, будто его бьют или дают щелбаны, а сдачи давать нельзя.
Костя едва сдерживался, чтобы не морщиться, глядя на него. Если бы дядя Гена не взялся клеить ему ботинки, то и мама бы не твердила: «Смотри, смотри!» Зачем нужен такой безответный и тихий дядя Гена, из-за которого мама всегда кричит? Костя однажды спросил об этом у мамы, и та опять разозлилась:
– Бессовестный! А кто покупал тебе халву, и клюшку, и самолёт с батарейками, кто?
И Костя думал: ну да, дядя Гена покупал! Но лучше бы не было никакой халвы и этого самолёта, который самому всё равно брать нельзя, но и дяди Гены бы не было, и этой малявки, из-за которой
