м, и они закружатся в хороводе, смеясь, толкаясь, а папенька будет командовать весельем, делая голос густым и басистым. А потом…
– Тедди! Проснись, Тедди! Вставай!
Почему Тедди? Какой еще Тедди? Он не знает никаких Тедди! Чей-то требовательный голос ворвался в безмятежный покой его сна. Он недовольно поморщился. Голос продолжал звать, потом его схватили за плечо. Феденька рассердился, обернулся к обидчику, готовясь ответить, и проснулся.
Сквозь парусину палатки проникало безжалостное палящее солнце. Никакой метели, никаких сугробов за окном. Песок, камни, жара.
– Тедди, где вчерашние заметки. Мы не можем найти блокнот.
Феденька хмуро взглянул на Альфреда Лукаса, встал, встряхнулся, молча достал из стопки бумаг на столе искомую вещь, сунул ее в руки химика и снова завалился на походную кровать.
Мерзавец конопатый, такой сон спугнул! Федя повернулся лицом к полотняной стене палатки и незаметно смахнул со щеки слезу. Таких слабостей он себе обычно не позволял, и если бы не сон… не снег… не желтые шары фонарей за окном… Не то чувство бесконечного, не омраченного ничем счастья, какое бывает только в детстве и особенно в сочельник, он бы ни за что не разнюнился.
Феденька явственно почувствовал, как заныло сердце, потер кулаком грудь и протяжно вздохнул. Давно уже не было снежных хлопьев, запаха елки, заваленной сугробами родной Николаевской улицы, ничего этого уже давно не было, а были пески, пески, а еще нестерпимое пекло.
Федя встал и, сполоснув из фляги лицо, вышел из палатки.
В разгар дня жизнь в археологическом лагере обычно замирала, рабочие дремали в своей части лагеря, но под навесом, как всегда, было оживленно. Альфред что-то усиленно чиркал в своем блокноте, Картер в белой полотняной рубашке, развалясь в походном кресле, писал очередной отчет в египетскую Службу древностей. Они неусыпно следили за происходящим на раскопках. Впрочем, как ни следи, с кривой усмешкой подумал Феденька, а эти шустрые англичане определенно умыкнут самые ценные экспонаты, а затем с немалой выгодой продадут тому же музею Метрополитен. Он эту публику за последний год хорошо изучил.
Хотя… Что он на них взъелся? Люди как люди. Как везде. Да и в археологическом лагере ему нравилось, не так, конечно, как год назад, когда он только прибился к экспедиции, но все же. Это все сон. Раньше ему такие сны снились реже, тоска, конечно, накатывала, чаще под вечер и ненадолго. Некогда ему было тосковать. Феденька предпочитал вести активную жизнь и без дела сидел редко.
– Мистер Липи́н, – на французский манер обратился к нему Картер. – Будьте любезны, сходите посмотрите, как там дела у Хуссейна Ахмеда. Мне важно очистить этот участок до вечера.
Федор, выполнявший в лагере все поручения и не имевший четких обязанностей, прихватил шляпу и направился к раскопкам.
С англичанами он познакомился еще на корабле, не с Картером, конечно, но кое с кем из его знакомых. В детстве Феденька, как все мальчишки, мечтал о морях и приключениях, зачитывался Стивенсоном и Жюлем Верном, но мечтал отвлеченно, по-детски, понимая, что в реальности, скорее, пойдет в правоведы, как хотел папенька. Настоящее море, – Финский залив он считал морем ненастоящим, – он видел лишь однажды. Когда Феденьке было десять, они всей семьей ездили на месяц в Крым, лечить матушку.
Море произвело на него неизгладимое впечатление, так же как и горы. Они тогда с отцом и Оленькой взбирались на Аю-Даг и Крестовую гору. Такого восторга, как там, на вершине, Феденька не испытывал больше ни разу в жизни. А море? Эта ширь без конца, эти переливы лазоревого, зеленого, голубого, сверкание солнца, запах сосен и белые паруса на бескрайней водной глади… Феденька до сих пор счастливо жмурился от тех давних воспоминаний. Не то, что Финский залив с серо-стальным блеском его мелких волн, плещущихся на мелководье. Совсем не то!
Наверно, потому Феденька и сорвался в море, когда жизнь показалась ему совсем уж невыносимой, вот из-за этих детских счастливых воспоминаний. А Ольга? Что Ольга? Ей, наверное, даже легче стало, одной заботой меньше, – уже почти без всякой горечи размышлял Феденька, шагая по песку к гробнице. У нее муж, дети, вечное безденежье, а еще брат великовозрастный неустроенный на шее сидел. Это в России Василий Васильевич Вадбольский был солидный человек, инженер с хорошим жалованием и просторной квартирой на Разъезжей. А во Франции он едва перебивался, работая таксистом. После смерти родителей Феденька каждую минуту чувствовал, как тяготит сестру, все время пытался как-то устроиться, и каждый раз у него не выходило ничего путного. И ругались они от бедности и безнадежности, вот он и сбежал. И слава богу. Сыт, жив, да и живется ему интересно. А вот Ольге надо бы написать, бессовестно это – из-за глупой старой обиды человека мучить.
Долина царей вовсе не была похожа на долину, скорее на ущелье, вьющееся между невысокими холмами и окруженное скалистыми горами.
