поддержать меня, когда я споткнулась. Ноги дрожали под моим собственным весом.
– Ты предупреждал, да? Что от лежания в кровати станет только хуже. Говори, не стесняйся, – с горечью произнесла я, когда он обнял меня за талию.
В его глазах отразились мои. Он сглотнул:
– Нет, Таня. Конечно, нет.
Где-то глубоко в груди кольнула боль. Прошло всего несколько дней с тех пор, как я была в фехтовальной, но мне казалось, что миновала вечность. Знакомое першение в горле от сена, восхитительный скрип половиц. Темные глаза Бо следили за мной, когда я шла через проход. Папа подвел меня к старому стулу, который держал в конюшне как раз для таких случаев. Я будто вернулась в свою худшую форму. Двенадцать, тринадцать, четырнадцать: все эти годы я могла только сидеть и смотреть, как упражняется отец. Время от времени я практиковалась в работе с клинком сидя, разучивая техники без шагов. Я ненавидела это чувство беспомощности. Мне будто снова было двенадцать.
– Таня. – Папа расчесывал гриву Бо гребнем с редкими зубьями, борясь с упрямыми колтунами. – Нам надо поговорить о том, что произошло.
– Я думала, мы пришли тренироваться.
Он положил гребень на табурет, стоявший рядом:
– Надо было как-то выманить тебя из спальни.
– Ты соврал мне!
Я знала, что сейчас он откинет с лица пряди волос, и так он и поступил.
– Не всякая ложь – зло, моя дорогая. Если за ней стоят добрые намерения, она может не навредить, а помочь.
Уголки моего рта скривились в недовольной гримасе, которую мама терпеть не могла. Она говорила, что, когда я хмурюсь, я слишком похожа на отца. Леди не должна хмуриться. И уж точно не должна корчить гримасы.
– Ты сейчас о нем, да?
– Ты знала, как это важно, – сказал папа. Я вздернула брови. – Как это важно для твоей матери, – поправился он. – Я знаю, что он не был, просто не мог быть главным претендентом на твою руку. Да и с чего бы, если его главное достижение – танец с кем-то там на балу? Однако…
– Ты думаешь, дело в этом, Papa? – Я отчаянно боролась со слезами злости, которые сами собой наворачивались на глаза. – Papa, прошу, скажи, что ты понимаешь меня. Я не могла врать ему, ты видел его лицо? Я просто не могла.
– Твоя мама всего лишь хочет позаботиться о том, чтобы ты была устроена. Я знаю, сейчас эти проблемы кажутся такими далекими, но, Таня, пойми, она волнуется за тебя. И как бы я ни хотел, чтобы ты нашла свое счастье, в чем бы оно ни заключалось, я вовсе не обрадуюсь, если ты в итоге окажешься в каком-нибудь монастыре. Если бы я считал, что такая жизнь принесет тебе радость, – пожалуйста, но это не то, чего ты хочешь, а я не хочу, чтобы ты зависела от благосклонности родственников. Но самое главное, ты не должна остаться одна.
– Но я не виновата, что молодые люди шарахаются от меня, как от чумной!
– Таня, – перебил он, – хватит.
Если бы я только могла отпустить вожжи. Но я знала, что произойдет, если я перестану сдерживаться: у меня закружится
