преимуществом. Всякий раз, когда ее губы смыкались и натягивались в тонкую красную линию – о, нет, не в улыбку, презрительную или радостную, здесь подходит именно слово «натяжение», так натягивается тетива лука, а широко раскрытые глаза оставались неподвижными – всякий раз я испытывал приступ тревоги, а Линда связывала меня все крепче и влекла к себе все немилосердней, хоть я и догадывался, что она никогда мне не откроется. Полагаю, говорить о «любви» уместно там, где посреди безысходности люди держатся друг за друга, как будто чудо вопреки всему произойдет – тогда мучения обретают своего рода самостоятельную ценность, подтверждая, что у двоих, по крайней мере, есть общее: ожидание того, чего нет.
Мы видели, что многие семьи вокруг распадаются, как только дети поступают в детский лагерь, – родители разводятся, чтобы завести новые отношения и новых детей. Оссу, нашему старшему, было восемь, то есть в детском лагере он успел провести год. Младшей, четырехлетней Лайле, оставалось три года дома. А потом? Потом мы тоже расстанемся и создадим новые семьи, инфантильно полагая, что рядом с другим человеком прежнее ожидание станет менее безнадежным? Здравый смысл твердил мне, что это жалкая иллюзия. Но единственная крошечная и неразумная надежда шептала: нет, нет – причина твоей неудачи с Линдой только в том, что ей нужен Риссен! Она принадлежит Риссену, а не тебе! Удостоверься, что в ее мыслях не ты, а Риссен – и все объяснится, а у тебя появится шанс встретить новую любовь, в которой будет смысл!
Вот так странно все переплелось в мыслях от заданного Линдой простого вопроса.
– Возможно, Риссен, – ответил я, жадно вслушиваясь в последовавшее молчание.
– Вопрос о сути эксперимента будет некорректным? – обратилась ко мне прислуга.
Право спросить у нее, разумеется, было, она, собственно, и находилась тут, чтобы следить за происходящим в нашей семье. Но я не мог определить, есть ли здесь нечто, что можно исказить и обратить против меня, равно как и то, навредит ли Государству преждевременно распространенный слух о моем изобретении.
– Я надеюсь, что это принесет пользу Государству, – ответил я. – Речь о средстве, которое заставляет любого человека открыть свои тайны и рассказать все, о чем он раньше умалчивал из стыда или страха. Боец, вы родились в этом городе?
Иногда в химиогородах можно встретить людей, привезенных из других регионов в период депопуляции и не получивших общего химического образования, а лишь слегка поднахватавшихся в более взрослом возрасте.
– Нет, – ответила она, покраснев, – я не отсюда. – Более детальные расспросы о происхождении были строжайше запрещены, ибо могли использоваться шпионскими службами. Именно поэтому она и покраснела.
– В таком случае вдаваться в подробности химического состава или производственного процесса я не буду, – произнес я. – Впрочем, я в любом случае этого не сделал бы, потому что никто и ни при
