нейтральным, соблюдая смешанные обычаи; но лейб-гусары, измайловцы и лейб-егеря следовали, по большей части, господствующему духу удальства, и жили по-армейски. О лейб-казаках и говорить нечего: в них молодечество было в крови» (23; 175). Правда, это говорилось о начале XIX в. «Орденец» (юнкер, а затем офицер Кирасирского Военного ордена полка) князь А. А. Щербатов вспоминал: «Кутили и играли в карты, но как-то все в меру и прилично. Одна полковая жженка осталась в моей памяти: как-то вышло в особенности весело и красиво. Собрались вечером в городской сад… погода отличная, трубачи играли; жженка горела, устраиваемая тем же весельчаком майором – мастером на это дело». Переведенный затем в гатчинский лейб-гвардии Кирасирский полк, он нашел почти ту же среду: «Типичнее всех… был Мишка Болдырев, лихой офицер, умный, добрый малый, кутила; он имел большой вес среди молодежи… Одна часть офицеров жила петербургской жизнью, приезжая в Гатчину только для ученья; другая, оседлая, проводила свое время преимущественно в очень непривлекательном клубе или собиралась на довольно скучные вечеринки; о каких-либо умственных интересах и речи не было» (198; 102–105).
Мичман
Презрение, с которым армейцы смотрели на гвардейцев, как «придворных хлыщей» и «паркетных шаркунов», было обоснованным. Поступавший из-за своего телосложения в кирасиры, князь А. А. Щербатов писал: «Так как в то время кандидатский диплом давал право льготного срока службы юнкером только для армии, другого выбора для меня и не было. Считаю эту случайность весьма для себя счастливою, ибо благодаря ей я попал в настоящую военную среду, а не в ту условную, полувоенную, полупридворную и светскую среду, которую составляли тогда (думаю, и теперь) кавалергарды и конногвардия» (198; 99). Расквартированные в Петербурге и его пригородах гвардейцы проводили зимний сезон больше в казармах и манежах, а летом выбирались в благоустроенные лагеря в дворцовых окрестностях столицы. Так называемые маневры гвардия из десятилетия в десятилетие проводила на одной и той же, хорошо изученной местности, так что даже ночью достаточно было приказать поднятым по тревоге солдатам бежать к Лабораторной роще или Дудергофской горке, чтобы они, несмотря на царившую сумятицу, исправно собирались там в положенное время. Маневры превращались в подобие парада для развлечения императора и членов фамилии. Роты и эскадроны водили унтер-офицеры, а господа офицеры на маневрах в основном толпились вокруг маркитантов с их выпивкой и закуской. Об этом пишут в воспоминаниях буквально все бывшие гвардейские офицеры и генералы.
Но наиболее резкая рознь существовала между офицерами и штатскими, презрительно прозывавшимися «стрюцкими», «стрюками», «штафирками», «рябчиками», «шпаками»; бытовала песенка с такими словами: «Зато я штатских не люблю и называю их шпаками, и даже бабушка моя их бьет по морде башмаками». Грубо оскорбить штатского, особенно если он с дамой, было в обычае, и в николаевские времена, когда военные были
