дедушка, нет никого.
– Да к кому ж ты идешь?
– Да старец тут у вас есть какой-то, отец Макарий!
– Есть, брат, есть – он в скиту живет – в скит ступай, там его и найдешь.
Переехал я через Жиздру и прямо пошел в церковь, где шла служба. Это был храм, как я потом узнал, во имя Введения во храм Пресвятой Богородицы. В церковь нельзя было пробраться – столько набралось народу, и я встал у двери направо… Ноги мои от усталости и от дорожной пыли, что набилась в обувь, горели, как в огне. Простоял я с полчаса, больше не мог уж и терпеть, и, выйдя из храма, сел на ступеньки паперти, разулся и стал из портянок выколачивать пыль… Ко мне подошел престарелый инок с седой бородой и спросил:
– Ты это, брат, откудова?
Я ответил. Он не удовлетворился моим ответом и продолжал:
– Эва, откуда! Далеко!.. А ныне-то откуда пришел?
– Из Калуги.
– Что ж, родственники у тебя, что ль, здесь есть?…
– Нет, батюшка, ровно никого – ни родственников, ни знакомых…
И с этими словами я заплакал… Старичок-монах с любовью и необыкновенно теплым участием опять обратился ко мне с вопросом:
– Что, аль к нам в обитель послужить пришел?
– Да, батюшка, – ответил я, – желаю быть монахом… Где, скажите мне, найти тут старца отца Макария – я про него слыхал в Сергиевой лавре?
– О, любезный мой! Так иди ж к нему скорее, а то кабы в скиту не заперли ворота.
И добрый старец проводил меня до самого скита и, прощаясь со мной у калитки, ласково сказал мне:
– Ну, теперь иди с Богом! Мне ведь все странники родные: я сам, брат, по-твоему, много прошел… Ну, ступай, иди с Богом. Мир тебе!
XIX
В те времена, когда со мной совершились эти события моей жизни, скитский лес был куда гуще и величественнее, чем теперь, и в вечном полусумраке его святой тайны Божьего девственного создания, догорающий день быстро сменялся мраком ночи, и ночная тень ложилась плотнее и гуще, чем на просторе обширного Оптинского монастырского двора. Дивно красив был в это время скитский лес, когда в благоговейном трепете подходил я со своим путеводителем к святым воротам, скрывавшим за собой, казалось мне, истинных небожителей, временно и только для назидания людям сошедших с горнего неба на грешную землю… Вспомнил я по дороге, что отец Герасим, прощаясь со мной в Сергиевой лавре, сказал:
– А ты постарайся найти, как придешь в Оптину, в скиту двух рясофорных монахов, отца с сыном – они ваши, саратовские. Зовут отца Никитой, а сына Родионом: они, наверное, тебе будут ближе других.
И вот, идя дорожкой по лесу в скит, я и думал: ах, если бы мне найти своих земляков – все бы было лучше…
Когда ушел мой старец-путеводитель, еще не входя в святые ворота, я бросился на колени перед изображениями святых отцов на стенах святого входа и слезно им помолился, чтобы они меня приняли в скитскую братию, и затем
