что вы столкнулись с отсутствием оборудования, ведь в мире так никто еще не делал.
– Вы правы, – улыбнулся Баринов. – Были стартапы из США, но без готового решения. У нас работали сильные инженеры, которые научились ремонтировать большие импортные диагностические снаряды. Добавив реверс инжиниринга, мы могли бы их повторить, но нам нужно было сделать прибор кратно меньшего размера. И наши конструкторы успешно справились со всем, кроме навигационного модуля.
– Внутритрубная навигация?
– Да. В трубе никакая GPS не работает. У больших аппаратов есть одометрическое колесо, отсчитывающее путь. Данные от одометра и сенсоров записываются синхронно. Если при постобработке видно, что на сто пятом километре трубы есть дефект, нам точно известно, в какую географическую точку отправлять бригаду. Но сделать одометрическое колесо в миниатюрном снаряде мы не могли. Промысловые трубопроводы отличаются от магистральных. В них могут быть значительные сужения, перепады уровней, повороты под девяносто градусов. Пришлось сделать снаряд не в виде цилиндра, а в форме шара. Но к катящемуся шару колесо не приделаешь.
– Неужели вы не знали об этой проблеме раньше?
– Поначалу мы хотели уменьшить размер без изменения принципа работы. К шару пришли только по итогам испытаний прототипов и в нем рассчитывали на инерциальную навигацию.
– Логично, – согласился я. – При отсутствии спутниковой навигации акселерометры и гироскопы могут решить проблему. У них неплохая точность. Кажется, для ракет отклонение не более пятисот метров при дальности пять тысяч километров. Для трубопроводов должно быть достаточно.
– Существует проклятие размерности, – ответил Баринов. – На ракете есть место, чтобы установить точные приборы. В смартфоне нет, и встроенные МЭМС-гироскопы для навигации не годятся. Никакие промежуточные варианты не подходили. Это был тупик. Мы хотели закрывать проект и списывать убытки, и только от безысходности обратились к Храмцову. Он не был специалистом ни в навигации, ни в диагностике, но о нем говорили «может брать нерешаемые задачи». Терять было нечего, мы согласились.
– А как вы это оформили?
– Очень необычно, – усмехнулся Баринов. – Храмцов не обещал, что решит задачу. Он взял пару недель на раздумья и попросил подписать договор. В нем не было аванса, но была крупная сумма, которую мы обязаны заплатить институту, если тот выдаст решение, а мы его примем. Можно ничего не платить, если решение не подходит, но тогда Храмцов мог запатентовать его сам. Уловили хитрость?
– Я не силен в патентовании.
– Рассмотрим три варианта. Если находится решение, которое нам подходит, мы честно платим. Если решения нет, расходимся без претензий. Допустим, решение есть, а мы хотим сэкономить и не принимаем его. Тогда Храмцов оформляет патент, и нам придется платить, если мы будем использовать решение на практике. При всей уродливости патентного права
