их. В не меньшей мере отрицательно безопасность действовала и на высшее военное руководство, искавшее после разгрома армии Ф. В. Сиверса козлов отпущения. Великий князь больше не хотел брать на себя ответственность за поражение в Восточной Пруссии, как это он сделал после катастрофы армии А. В. Самсонова и поражения П. К. Ренненкампфа в начале войны.
М. Д. Бонч-Бруевич как генерал-квартирмейстер штаба Северо-Западного фронта прекрасно понимал, что и почему случилось с 10-й армией и 20-м корпусом. Влияние этого генерала на все более слабевшего больного Н. В. Рузского было весьма велико. Среди подчиненных в штабе он имел репутацию человека упорного, упрямого и волевого2. Весьма двусмысленные качества его характера, судя по всему, также остались при нем. Болезни главнокомандующего, по его мнению, часто носили «дипломатический характер», и М. Д. Бонч-Бруевич никак не мог понять, действительно ли болел Н. В. Рузский. Для всех остальных это не подлежало сомнению3, но генерал-квартирмейстер фронта понял другое, ведь его не без оснований называли «великим визирем» фронтового штаба. Между тем идея наступления 10-й и 12-й армий фактически принадлежала ему, и он отнюдь не собирался теперь нести за нее ответственность, тем более что следствием по делу гибели 20-го корпуса формально руководил все тот же Н. В. Рузский4.
В сложившейся обстановке это означало, что реально возглавлял и направлял следствие именно М. Д. Бонч-Бруевич. Никогда не страдая, по его позднейшему признанию, шпиономанией, он сразу же после вступления в должность уяснил, что необходимо активно бороться со шпионами. Теперь наступало время для проявления этих убеждений5. Поражение 10-й армии взволновало общество: практически сразу же в тылу поползли самые разнообразные слухи, в том числе и о вездесущих шпионах. Немецкие фамилии Ф. В. Сиверса и А. П. фон Будберга также сразу вызвали у многих подозрение. «Общественное мнение требовало наказания «шпионов», – вспоминал старший адъютант штаба Ковенской крепости подполковник Б. И. Бучинский, – и если их не могли найти, то надо было выдумать»6. Обществу, ожидавшему в августе 1914 г. победоносного окончания войны до Рождества, необходимо было дать объяснения.
«Они были найдены в деятельности предателей, – вспоминал военный прокурор полковник Р. Р. фон Раупах, который вел дело С. Н. Мясоедова, – и процессы об измене волной стали разливаться из Ставки после каждой крупной военной неудачи… Искусственно создавалось общее убеждение, что высший командный состав с Великим Князем Николаем Николаевичем и его начальником штаба генералом Янушкевичем во главе не могли быть ответственными за неудачи, когда их окружали измена и предательство»7. 7 (20) февраля 1915 г. под суд был отдан генерал Н. А. Епанчин8, но он удивительно быстро и энергично начал доказывать, что, выполняя приказы командования, сделал все, что возможно было сделать. Назначенный следователем генерал от инфантерии Л.-О. О. Сирелиус провел расследование, подтвердившее правоту слов обвиняемого9.
Затем в поражении
