Я. П. Кулаковский12. Более того, именно 14 (27) марта по предварительному соглашению со штабом главковерха было принято решение выслать его в Симбирск для продолжения службы в 96-м пехотном запасном батальоне. 9 (22) апреля Я. П. Кулаковский выехал под наблюдением двух филеров, а по приезде за ним был установлен негласный надзор жандармерии. В конце мая он был переведен на службу в Кавказскую армию13.
Хотя с доказательствами в шпионаже следствие не отличилось, ему все же повезло по части обвинения в мародерстве. На квартире у С. Н. Мясоедова после ареста были найдены две терракотовые статуэтки, которые, по его признанию (!), он подобрал в заброшенном доме в Восточной Пруссии14. Кроме того, на допросе 15 (28) марта он признался, что из усадьбы, которая потом была сожжена, он взял оленьи рога, словарь, стул и стол, а также пару портретов. Объяснил он это тем, что «вообще практиковался способ бранья оставленных вещей»15. Вызванный свидетелем в суд подполковник Б. И. Бучинский позже заметил: «По этому второму пункту можно было бы казнить всех офицеров и солдат наших армий, входивших в пределы Пруссии и Австрии»16.
Даже безусловный сторонник Верховного главнокомандующего великий князь Андрей Владимирович, не сомневавшийся в вине осужденного и сразу же повешенного офицера, вынужден был отметить в своем дневнике: «К сожалению, ни следствием, ни судом новых фактов, освещающих это дело, установлено не было. Даже факт сообщения сведений неприятелю остался лишь в гипотезе, правда, почти несомненной, но лишь гипотезой. Она основана на косвенных уликах»17. Недоказанной вину С. Н. Мясоедова считал и ближайший сотрудник Верховного, его генерал-квартирмейстер генерал Ю. Н. Данилов18. Впрочем, при тщательной организации процесса характер улик и доказательств никого не интересовал. Обвиняемый заранее был выбран в качестве ответственного за все ошибки высшего генералитета. Формулировка доказательств обвинения в приговоре была столь туманна, что ее не поняли некоторые присутствующие19.
Тем не менее подсудимого признали виновным в том, что еще до войны, но неизвестно, когда именно, он передал неуказанные сведения неизвестным агентам, а во время войны собирал информацию о расположении русских частей и занимался мародерством20. Не удивительно, что сам С. Н. Мясоедов так и не понял, в чем, собственно, его обвиняют, и явно считал себя жертвой ошибки следствия. Приговор – смертная казнь через повешение – вызвал у него сильнейший шок, приведший к потере сознания. Жандармы привели его в чувство, и он стал просить разрешения отправить телеграмму на высочайшее имя и попрощаться с матерью. В ответ судьи сразу же поинтересовались у охраны, готова ли рубашка, в которой обычно направляли к виселице преступников21.
Еще до вынесения вердикта судьи получили телеграмму М. Д. Бонч-Бруевича, который требовал сообщить результаты для доклада главнокомандующему. Генерала заверили, что С. Н. Мясоедов будет повешен через два часа после вынесения смертного приговора22. Отведенный в камеру осужденный
