отца нельзя было назвать красивым мужчиной, но в нем было нечто такое, отчего все вокруг начинали чувствовать себя непринужденно. Его волосы еще оставались густыми, и его широкая, открытая улыбка, судя по старым семейным фотографиям, хранящимся у нас, совсем не изменилась с тех пор, когда он был совсем мальчишкой. Он играл в теннис с друзьями и коллегами по вечерам и по выходным, поэтому всегда ходил в теннисной экипировке – толстых белых носках, бирюзовой рубашке и спортивных напульсниках на запястьях. Умма часто дразнила его по этому поводу, спрашивала, не собирается ли он на Уимблдонский турнир[8]. Однажды он попытался научить играть и меня, но у меня никак не получалось совместить ракетку с мячом.
– Прекрасно, – ответила я.
– Мне жаль, что тебе пришлось все это услышать, Желуденок, – сказал он. Это было его любимое прозвище, появившееся в то времени, когда я была намного младше и путала слово «дочь» с корейским словом, обозначающим желудь, «дотори».
– Умма злится на тебя? – спросила я.
Я ненавидела, когда они ссорились. Дни после крупной ссоры были хуже всего – все становилось таким тихим и напряженным, что казалось, будто малейший пустяк может привести в действие бомбу. Умма всегда становилась особенно критичной по отношению ко мне после того, как ссорилась с Апой – как будто все, что случилось, можно было исправить, будь я немного спокойнее, немного умнее, прислушивайся я немного больше к ее потребностям.
– Можно и так сказать, – вздохнул он, когда из их комнаты зазвучала классическая музыка. Моя мать обожала Бетховена и крутила его симфонии всякий раз, когда выходила из себя.
Он присел на край моей кровати. Это был тот еще трюк, потому что на ней всегда лежало не меньше десяти мягких игрушек. В целом в те дни у меня их было около тридцати штук, и я периодически заставляла их сменять друг друга на посту, чтобы никто не чувствовал себя брошенным.
Он подобрал игрушечного нарвала по имени Норин.
– Норин, – сказал он, обращаясь не ко мне, а к плюшевому зверьку, – как ты смотришь на то, чтобы ввязаться в небольшое приключение?
Я почувствовала, как мои щеки вспыхнули от смущения. Апа всегда вел себя так, словно я была намного младше, чем на самом деле, так, будто я никогда не переставала быть для него четырехлетней.
– Приключение? – переспросила Норин голосом моего отца, но выше. Я отвела взгляд.
Апа встал с кровати.
– Ну да, как тебе идея? – сказал он своим обычным голосом.
Судя по тому, что я помню, поездка в океанариум заняла больше времени, чем должна была. Из окна я наблюдала, как мимо проносится шоссе, как медленно ползет поток машин в полдень выходного дня. Я несколько раз засыпала. Мой отец слушал запись лекции на своем телефоне, и голос его старого наставника, доктора Форреста Пендента, наполнял машину звучными волнами. «Мы живем в беспрецедентные кризисные времена», –
Международный теннисный турнир, один из четырех турниров Большого шлема.
