Уже спустя день пребывания в СИЗО, я поняла, что весь этот мертвенно-бетонный мир, лишенный какого-то подобия тепла, цвета и уюта, настолько ненормален, настолько отличается от наружного мира, настолько скрыт от него – ведь здесь официально нельзя фотографировать, да и неофициально никто никогда этого почти не делает – что я решила отобразить все это житье-бытье в рисунках. И явить их всему свету. Такой вот у меня появился план. Чтобы не было совсем бессмысленным мое здешнее пребывание. Конечно, я в каком-то смысле «пудрила сама себе мозги», пытаясь придать этой тюремной жизни хоть какое-то подобие смысла, придумать себе хрупкую миссию – «показать всему свету мир СИЗО»…
В моей памяти навсегда отпечатались картины, которые мне довелось увидеть с момента ареста: суд по мере пресечения, няня-убийца, «обезьянник», личный досмотр, душевая на «сборке», карантин… И я очень быстро набросала эти пять-шесть рисунков. То, что я рисовала, сидя на полу, на матраце, невозможно было скрыть от снующих мимо сокамерниц. Но попросила посмотреть только Тамара. Я протянула ей рисунки и объяснила, что как только придет мой адвокат, я передам их на «волю». И Тамара пришла в дикую ажитацию – у нее аж глаза заблестели. Еще бы, начиналась какая-то новая интересная движуха в этой серой рутине! «Только спрячь получше, мало ли что – такая тема все-таки…» Я и сама понимала, что вряд ли люди в погонах будут в восторге от такой популяризации их бытия. Хотя сейчас-то понимаю, что формально – по закону – в этом рисовании не было никакого «нарушения».
Когда открылась корма и дежур произнес: «Вебер, с документами» – эта кодовая фраза означала, что меня сейчас выведут на «следку», в следственные кабинеты – я стала лихорадочно одеваться. Был март, лежал снег, я надела пуховик и сапоги. У меня не было никаких документов, и единственное, что я придумала – скрутить рисунки в рулон, и засунуть в сапог, под спортивные штаны, которые были широкими, и висели эдакими матросскими трубами.
Я вышла из камеры, дежур стал меня методично обхлопывать, но к сапогам нагибаться не стал. Сердце у меня в этот момент билось как очумелое. У меня было полное ощущение, что я отъявленная преступница и что совершаю в данный момент нечто совсем несусветное…
Но рефлексировать и переживать в этих стенах тебе особо не давали. Меня быстренько повели по коридору спецблока, потом по улице мимо ворот, к неприметной дверке. Подняли на второй этаж, я прошла по самой «следке» и вошла в нужный кабинет. И все это время, пока я шла, я чувствовала, как скрученные в рулон картинки скрипят, шуршат, и вроде бы с каждым шагом разворачиваются. И начинают пониматься вверх от трения. И вот-вот выскочат из сапога. Они почти и выскочили, но уперлись в штанину, которая раздулась совсем как парус. К счастью, эту трансформацию никто не заметил.
Я вошла в следственный кабинет. Марк! Как и обещал – пришел так быстро, как только смог! Хотя я только потом поняла, чего ему стоило сдержать свое обещание! Ведь для того, чтобы попасть в СИЗО,
