один молодой – лет двадцати пяти, а другой старше – лет пятидесяти. Виталик тихо о чем-то с ними переговаривался, почти не обращая внимания на процесс. И все они делали вид, что меня в этой клетке вообще нет. Как бы не замечали…
Когда судья зачитывал постановление о продлении ареста – теперь уже на три месяца, как Тамара и предсказывала, – я упала духом ниже некуда: «Ну все… Это конец… Три месяца! Это так долго! Я не выдержу! Это невозможно выдержать!»
Марк сказал, что он обязательно подаст апелляцию, но, скорее всего, меня оставят под стражей до конца лета. И что он не сможет приходить в «Печатники». Типа в этом нет смысла. Я обреченно кивнула. У меня просто не было больше сил, чтобы продолжать страдать. Я слишком устала за этот бесконечный мучительный день. Мои эмоции закончились…
И вот мы выходим из здания суда на вечернюю улицу. И у самого порога я вдруг вижу Арчи, Андрея, Машу и всех остальных моих друзей – человек двадцать, не меньше. Они так близко! И начинают махать руками и кричать:
– Люда! Держись! Мы с тобой! Борись! Мы тоже делаем все возможное! Все получится! Мы тебя любим!
Конвоиры убыстряют шаг, а мои ребята бегут рядом и все кричат слова поддержки…
У меня, едва я их увидела, буквально перехватило дыхание! И ком подкатил к горлу: я не могла произнести ни слова. И только когда меня заталкивали в «стакан» автозака, я вдруг разревелась – прямо во весь голос. И в этом рыдании было все: и пережитые физические страдания, и разочарование от продления ареста, и отчаяние от того, что я останусь в изоляторе в полном одиночестве до конца лета… Но была и… радость. Невероятная радость и счастье – от того, что мои близкие и друзья меня не забыли! Они тут! Они ждали меня весь этот проклятый день – и дождались, зная, как мне необходимо увидеть любящие лица! Это был какой-то, блин, катарсис! И столь поразительный клубок эмоций, который я испытывала, пожалуй, первый раз в жизни!..
Долго еще перед моими глазами стояла эта картинка: мои друзья, машущие мне и кричащие слова поддержки…
В «Печатники» мы вернулись около полуночи, так как на обратном пути снова заезжали на «Бутырку» с ее огромными очередями, а потом стояли в не меньшей очереди у «шестерки»…
Когда я вошла в камеру, девчонки уже спали. Одна Тамара подняла голову с подушки и разочарованно пробормотала:
– Вернулась? А мы уж стали думать, что ты дома…
Я горько улыбнулась в ответ… Я уже понимала, что Тамара почти не шутит. Ведь всякий раз, когда кого-то увозили на «продленку», его соседи в глубине душе хоть немного, но надеялись, что этот человек больше не вернется… Что его отпустят. Как бы неприязненно или даже враждебно заключенный ни относился бы к своему сокамернику – он искренне желал ему свободы. И горячо радовался, если вчерашний враг – освобождался! Такой вот парадокс…
Мои визитеры
На следующий день после «продленки» началось
