«Мацудзакая». Спасаясь от пожара, люди наводнили Уэно, причем приходили они не только из близлежащих районов, но даже из окрестностей Ниппонбаси и Кёбаси. Некоторые привезли с собой большие повозки, груженные вещами, в надежде уехать обратно в родные поселения. Из-за них на станции Уэно и прилегающих путях столпилось столько народу, что поезда встали. Множество людей пропали без вести, поэтому объявления о розыске клеили прямо на бронзовый постамент статуи Сайго Такамори[36]. Император Хирохито, тогда еще наследный принц, явился в парк с инспекцией. Одет он был в военную форму. И, кажется, именно в тот момент все осознали, насколько важную роль Уэно сыграл в предотвращении последствий землетрясения. В январе следующего года в честь свадьбы наследного принца парк был возвращен во владение города и получил свое название, которое используется по сей день – Высочайше пожалованный парк Уэно.
Говоря все это, Сигэ не отводил восхищенного взгляда от полосатого Эмиля, который валялся на газоне, закрыв глаза и медленно водя кончиком хвоста то в одну, то в другую сторону.
Однажды мне довелось видеть императора Хирохито вблизи. Сигэ я об этом так и не рассказал.
В три тридцать пять пополудни пятого августа двадцать второго года Сёва[37] поезд, на котором ехал император, прибыл на станцию Харанотё. Его Величество вышел на платформу, где пробыл семь минут.
Тогда я как раз только вернулся из Онахамы.
До ужаса синие небеса в тот день тяжелым гнетом давили на землю. Стрекот больших коричневых цикад сотрясал воздух над горой Хондзин, и будто в ответ раздавалось печальное пение их собратьев, которых называют «мин-мин». Солнечные лучи вспыхивали то тут, то там расплавленным золотом, так что все вокруг – и белые рубашки мужчин, и зелень листвы – было таким ярким, что я не мог как следует открыть глаза. И все же я не шелохнувшись стоял, сняв шляпу, посреди двадцатипятитысячной толпы, ожидавшей императора на станции.
Сойдя с поезда, Его Величество, одетый в костюм, коснулся рукой полей своей фетровой шляпы, приветствуя собравшихся. В ту же секунду кто-то закричал сдавленным голосом: «Да здравствует император! Бандзай!»[38], и тут же ему вторили остальные, вскидывая в воздух руки – словно волна прокатилась по толпе.
– Ты можешь поверить, что Сигэ мертв?
– Гляди-ка, а пепел с твоей сигареты совсем не падает!
– Я ведь курю уже лет восемьдесят пять. Поди наловчилась за это время.
– Что же, получается, ты с младенчества с сигаретой в зубах?
– Послушай, он умер! Сигэ умер!
– У вас с ним что-то было?
– Пошел ты! Да чтоб ты сдох вообще!
– Старуха потасканная, а туда же, строит из себя!
– Ты, паршивец! Да я из тебя душу выну!
– Страшно-то как! Даже хуже, чем старушонки из Санъя![39] Тьфу ты, приполз! Клещ поганый! – С этими словами бездомный шлепнул себя по голени.
– Вот
Сайго Такамори (1827–1877) – самурай, политический деятель, активный участник борьбы за свержение сёгуната Токугава. Входил в состав нового правительства при императоре Мэйдзи. В 1877 г. выступил против правительства, организовав так называемое Сацумское восстание, закончившееся поражением мятежников и самоубийством Сайго Такамори.
1947 г.
С японского буквально «десять тысяч лет», японское прочтение традиционного китайского пожелания долголетия. Выражение часто использовалось также в качестве боевого клича.
Район в Токио.
