собой из-за женщин. Некоторые греческие историки считают, что испанцы превосходят женолюбием все прочие народы: бывало, в качестве выкупа за каждую похищенную у них женщину они отдавали трех, а то и четырех мужчин, а в старину, участвуя в походах карфагенян, не привозили на родину денег, но всегда просили в качестве платы женщин и вино125.
Мы, римляне, научились истинно любить женщин. Мы нашли соответствие в любви, как нашли его и в оружии. Мы создали ars amatoria и ars gladiatoria. Поэтому мы и никто другой владеем миром.
Любить, впадать в восторг, жить наслаждением и помнить, что всему этому нами же установлен предел, более того – что именно сознание предстоящего отказа позволяет чувствовать себя счастливым, невзирая ни на какие запреты, позволяет отдаться безумству, не свернув себе при этом шеи, – не в этом ли сущность и ars amatoria и ars gladiatoria? Пытаться взять, отказываться и одновременно радоваться горечи утраты.
Зной сегодня невыносим. Грязный цвет туник на улицах удручающ. Поэтому сегодня я нахожусь на вилле у Рабирия, изучаю его коллекцию оружия, читаю Тимея и Антиоха126 и пишу тебе письмо. Цикады здесь – отъявленные сволочи.
Впрочем, чувствую себя превосходно.
Завтра отправлюсь в храм Нептуна. Посвящу туда неотправленную половину таблички: море ведь тоже стихия любви. Вот ее содержание:
Рука моя до сих пор прикована к тому, в чем нет обмана, к тому, что есть чудо и есть вечное.
Тело это – твое. Самое осязаемое, многообразно осязаемое. Когда-то я назвал бы это очарованием. Сейчас вижу в этом знак того, что я – вечно юн, как боги.
Эти слова – стремление запечатлеть. Поэтому, наверное, их достаточно.
Надеюсь, ты поймешь, насколько важно для меня все написанное – и правильность нашего отказа от старинных галльских мечей, и удручающий зной Регия, и сладостный восторг в моей правой руке.
Завтра поищу здесь еще что-нибудь интересное. Если не найду ничего, немедленно вернусь в Капую. А если найду что-нибудь интересное, то сразу же постараюсь приобрести или, по крайней мере, описать это, и немедленно вернусь в Капую.
Письмо VI
(Галльский поцелуй)
Lucius Lucio salutem.
Я снова в Капуе: ожидаю торговца, который пообещал привезти якобы очень старинный шлем из Апулии. Пишу «якобы», потому что не особенно верю ему. Это – грек, стало быть, обещания его – ложь: если этот хваленый шлем и существует, то окажется, что он не из Апулии, а если и из Апулии, то не такой уж и старинный. Хоть что-то, но обязательно не будет соответствовать истине. «Греческие обещания», – гласит поговорка. Впрочем, ну его к воронам! О ней я думаю. Ради нее нахожусь здесь, ожидая, как глупец, старинный шлем. Ради нее варюсь в этом кипящем котле, в который превратилась Кампания. Страхи, надежды, радости, беглые рабы и беглецы-свободные и к тому же богатые, восстание, безумие – одним словом Спартак. Но из-за нее не уезжаю отсюда.
Я хотел
Нечто подобное сообщает Диодор Сицилийский (соответственно V, 32 (только о галлах) и V, 17), хотя, согласно Диодору, исключительным женолюбием отличались не испанцы, а жители Балеардских островов, о чем сообщает и Псевдо-Аристотель (Рассказы о диковинах. 88).
