style="font-size:15px;"> 14
Майга А. А. Литературный травелог: специфика жанра // Филология и культура. 2014. №3 (37). С. 256.
15
См., например: Briens S. Boréalisme: pour un atlas sensible du Nord // Études Germaniques. 2018. Vol. 290, no. 2 P. 151–176; Toudoire–Surlapierre F., Briens S., Ballotti A., McKeown C. Introduction: nordicité et boréalisme: entre deux pôles ? // De la nordicité au boréalisme / éd. A. Ballotti, C. McKeown, F. Toudoire–Surlapierre. Reims, 2020. Отечественные литературоведы предпочитают пользоваться более узким, на наш взгляд, концептом «северный текст» или «северный сверхтекст» (см., например: Галимова Е. Ш. Специфика Северного текста русской литературы как локального сверхтекста // Вестн. Северного (Арктического) федерального ун–та. Сер. «Гуманитарные и социальные науки». 2012. № 1. С. 121–129). Однако термин «бореализм» охватывает не только художественную или вообще всякую литературу, но и более широкую сферу человеческой деятельности, эксплуатирующую тему Севера как отличающегося от привычных представлений о европейском географическом и культурном пространстве.
16
Краткую историю «пугающего образа» Севера см.: Головнев А. В. Антропология движения (древности Северной Евразии). Екатеринбург, 2009. С. 29–34.
17
Серебренников Н. В. Сибирский текст // Текст пространства. С. 284; Stadius P. The North… С. 69.
18
Кстати, эта символика льда и холода со второй половины XIX в. проникает и в первые произведения русских авторов на северную тематику: Созина Е. К. Север в литературе путешествий начала ХХ века // Русский травелог XVIII–XX веков: маршруты, топосы, жанры и нарративы: коллективная монография / под ред. Т. И. Печерской, Н. В. Константиновой. Новосибирск, 2016. С. 153–154.
Следует заметить, что, подобно античной и средневековой Гиберборее, Русский Север, по которому путешествовал французский исследователь, «никогда не был воплощен в административных или политических границах» (Мельникова Е. А. «Здесь русский дух…»: к истории Русского Севера на символической карте воображаемой России // Кунсткамера. 2019. № 3. С. 7). В связи с этим словосочетание Russie boréale в названии оригинала книги (как известно, фр. boréale происходит от греч. βορέας – «северный»), следует понимать не только как географический, но и как культурный маркер северных земель. Это, кстати, вызвало определенную трудность при подготовке русского издания данного сочинения Рабо. Следует иметь в виду, что «переводить символические названия так же сложно, как переводить фразеологизмы; порой переводчику приходится искать семантические соответствия, а то и из–за различий этнокультур и языковых систем изменять заглавия» (Модестов B. C. Художественный перевод: история, теория, практика. М., 2006. С. 129). Вряд ли верно в данном случае переводить Russie boréale как «Бореальная Россия», так как современные реципиенты этого сочинения, если только речь не идет о специалистах, в подавляющем большинстве состоят из «эмпирических», а не «образцовых» читателей второго уровня (подробнее об этом см.: Эко У. Шесть прогулок в литературных лесах / пер. с англ. СПб., 2003. С. 18–20.), т. е. не обладают компетенцией, необходимой для понимания сложной семантики этого выражения, и, следовательно, словосочетание «Бореальная Россия» не произведет на них необходимого эмоционального воздействия. Нельзя было и передать Russie boréale как «Русский Север»: во–первых, это привело бы к неуместному
