в противовес Ницше, утверждал первостепенную необходимость нравственного содержания культуры. Швейцер писал: «… русский писатель и мыслитель представил в своих романах и повестях иное, чем германское, воззрение. Он утверждал этическую культуру. Она была для него глубочайшей истиной, к которой он стремился в своих чувствованиях и мыслях. Он заставлял нас сопереживать, достигая в своих произведениях подлинной человечности…» (Schweitzer A. Ausgewahlte Werke. B. 5. S. 174).
Влияние личности и творчества Л.Н. Толстого на становление и развитие этических и культурологических взглядов Альберта Швейцера, как мы показали, было глубоким и непреходящим. Но русская культура рассматриваемого времени, естественно, не исчерпывалась творчеством Толстого, и Швейцер, конечно же, не мог пройти мимо иных её воздействий. Прежде всего следует назвать имя Ф.М. Достоевского. В произведениях русского гения ему открылся глубочайший нравственно-религиозный поиск истины, поиск Бога в душе человека. Швейцера особенно привлекало и впечатляло неустанное стремление Достоевского понять и защитить страдающую личность.
С одной стороны, творчество Достоевского представало для Швейцера, по его признанию, безоглядной Вселенной, в которой причудливо переплелись сложные, изломанные судьбы людей. С другой же стороны, считал философ, ни один художник до Достоевского не смог столь глубоко проникнуть в микромир бытия человека, человеческой души. Проблемы, которые ставил и пытался решать художник, оказались насущными не только для его современников, но и для людей ХХ века, для людей всех времён. Великий физик Альберт Эйнштейн, близкий друг Швейцера с начала 20-х годов, не случайно утверждал, что Достоевский даёт ему больше, чем любой мыслитель, больше, чем Гаусс. В многочисленных беседах Швейцера и Эйнштейна имя Достоевского всплывало, по всей вероятности, не раз. Если для Эйнштейна близкими оказались гениальные парадоксы мысли Достоевского, то Швейцера привлекало стремление писателя к синтезу добра и красоты. Швейцер перекликался с Достоевским в труде, посвящённом И.С. Баху. Так же, как и Достоевский, автор труда о Бахе пытался выявить единый исток представлений о добром и прекрасном, определить причины, обусловившие расхождение этих явлений и понятий как в обыденной жизни, так и в философии; и, наконец, пытался доказать, что человечество в будущем вновь объединит эти столь созвучные друг другу явления.
Но не только синтез этического и эстетического интересовал Швейцера в творчестве Достоевского. Философ в его исканиях критерия абсолютного добра не мог обойти его антитезы – проблемы зла. Д. Брабазон, британский швейцеровед, рассматривая труды Швейцера, посвящённые учению Иисуса и их интерпретации церковью, коснулся в этом аспекте рассматриваемой философом антиномии добра и зла, отметив, что «Притча о Великом Инквизиторе в романе Достоевского «Братья Карамазовы» является, вероятно, величайшим в мире представлением доводов «про» и «контра» (Brabazon J. Albert Schweitzer. N.-Y., 1975. P. 127) . Документальным фактом, подтверждающим интерес Швей
