нас учит: постепенно исчезает
Народ, который связь с землёй теряет.
Дачники
Иные дачники, словно кочевники степные,
Зажгли свои мангалы, задымили
И мясо жарят —
Есть хотят.
Им недоступны ароматы леса, сада —
Они лишь дымом наслаждаться рады,
Они лишь мяса алчут,
Жадно на него глядят.
И ни к чему им лесной воздух. На природу
Они сугубо потребительски глядят.
И, кажется, совсем они осатанели: повсюду,
Будто в преисподней, всё дымят, дымят, дымят…
Когда-нибудь восстанет против них природа,
И сбросит их с себя взбешённая Земля!
И будут жить здесь только те народы,
Что Землю любят, умножают её плоды, её леса, поля.
Земля пращуров. Пола
За деревней, за полями – лес дремучий вдалеке.
Мы пойдём лесной дорогой вниз и спустимся к реке,
К реке Поле с валунами, омутами, плёсами.
Ручейки сбегают к ней лесистыми откосами.
И дремучими лесами Пола к Волхову бежит
И, сливаясь с ним струями, в Ильмень-озеро спешит.
Вспоминается былина о Садко и Волхове…
Человеку лучше жить в лесном царстве на земле.
Земля пращуров моих, новгородская земля!
В красоте твоей неброской ощущаю корни я.
Здесь великий наш Рахманинов родился и меня
С ним сближает эта древняя русская земля.
В музыке его великой древний русский код сокрыт,
Древний знаменный распев, как глас Божий, в ней звучит,
Вековой колокольный звон, поступь воинских колонн…
Здесь, в Великом Новгороде, памятник Святой Руси возведён.
За Суворовым вослед воскликну: «Я – русская!
Русская! Какой восторг!» Знаю я:
Пока жив восторг в нас – жива русская земля!
Пусть всегда звучит музыка родной русской земли,
Разливается, ликует колокольный звон!
Не любитель пальм и олив —
Русский тот, кто в Россию влюблён.
Человечество когда-нибудь покинет небоскрёбы,
клетки душных городов
И избавится от изнурительных цифровых оков.
И опять увидит небо звёздное, услышит трели соловья…
Но всё это уже будет без меня…
Белая сирень
Сергею Васильевичу Рахманинову
Он белую сирень любил,
Как будто был в ней отблеск счастья
И юной нежной чистоты,
Не знающей отравы страсти.
Вдыхая нежный аромат,
О чём-то думал с сожаленьем,
И трогательным умиленьем
Был
