и снисходительным презрением к ним неклассической и постклассической науки.
Последовательное преодоление основного противоречия кантовской философии произошло к началу ХХ века в Марбургской школе неокантианства. В отличие от фихтеанской конструктивистской оппозиции онтологизму, Г. Коген и П. Наторп сохранили гносеологическую суть вопроса, более того, опираясь на новую науку, безжалостно довели эту суть до конца. Дошли до дна. То есть отбросили вещь-в-себе, все «означаемое», природу и Бога как ненужную для «математического естествознания», на которое они ориентировались. Импульсы к познанию дает не бытие, не сущее, не внешний мир, а сама чистая, беспредпосылочная, ау(тен)тичная мысль. Она есть субстанция без субстрата, а если феномен, то сугубо логический, хотя в таких онтических терминах они ее не квалифицировали. Инерционно говоря о естествознании, немецкие неокантианцы фактически были первыми когнитивистами. Предтечами информационно-дигитального моделирования мира. Отбросив вещь-в-себе, т. е. природу, жизнь, Бога, забыв про бытие и феномены, им пришлось провести на человеке операцию отсечения головы от тела. Взяли/оставили себе только голову и даже без органов восприятия – один мозг. Да и он бессубъектный, в формалине, «в банке» – без психики. Ключевая для Канта задача трансцендентального синтеза чувственности и рассудка превратилась тем самым в сугубо формальную, логическую. Без лишних антимоний отбросили возникающие при этом и считавшиеся Кантом неустранимыми противоречия, антиномии. Вернее, считали их решение делом времени и логической техники. Очень многое из того, что сейчас обсуждается в русле когнитивизма, было изучено и обосновано ими. К сожалению, в современной научной философии это не учитывается, происходит очередное «начало с нуля», что не позволяет видеть проблемы, которые уже давали знать о себе тогда, однако маскируемые безбытийной стройностью и формальной чистотой любой формы когнитивизма, остаются не преодоленными до сих пор. Потому что в рамках когнитивизма они не могут быть преодолены в принципе. Во что не (по)верил и взялся за их решение самый выдающийся последователь Канта, но не неокантианец, а Кант в ХХ веке – Эдмунд Гуссерль.
2. Величие и коварство феноменологической идеи Гуссерля
Название программной феноменологической статьи Э. Гуссерля «Philosophy als strenge Wissenschaft» (Logos, 1910) на русский язык перевели: «Философия как строгая наука». Это не строгий, а буквальный перевод, а может быть и нестрогий оригинал. Слово «строгий» – не научное, метафорическое. Более точно, было бы, по-видимому: «Философия как точная наука». «Точная» – значит, избавленная от качественных характеристик, непосредственно чувственных данных, ценностных и любых внешних по отношении к знанию параметров. Точная – значит, чистая, количественная, формализуемая, поддающаяся математизации. Старая мечта настоящих, последовательных, абстрактных, особенно кабинетных, теперь компьютерных, теоретиков. По
