а затем отобрал их у всех людей, чтобы ни один человек не мог подняться выше его головы.
Вот почему потомки Гикуйю с чувством зависти и утраты смотрят на птиц и больше не едят сочные плоды с верхних ветвей деревьев.
Много птиц обитает на Кириньяге, названной так в честь священной горы, на которой живет Нгаи. Мы привезли их вместе с другими животными, когда заключили с Эвтопическим Советом договор и переселились сюда из Кении, которая перестала значить хоть что-то для тех, кто чтит истинные традиции племени кикуйю. Наш новый мир стал домом для марабу и грифа, страуса и орлана-крикуна, ткáчика и цапли – и многих, многих других. Даже я, Кориба, мундумугу, шаман, наслаждаюсь разноцветьем их оперения и нахожу успокоение в их пении. Я провел много послеполуденных часов возле своего бома, привалившись спиной к стволу старой акации, наблюдая, как мельтешат перья, и слушая мелодичные песни птиц, слетающихся к текущей по деревне реке, чтобы утолить жажду.
В один из таких дней по длинной извилистой тропе к моему дому на вершине холма поднялась девочка Камари, которая пока не проходила церемонии обрезания, и в ладонях своих принесла какой-то серый комочек.
– Джамбо, Кориба, – поздоровалась она со мной.
– Джамбо, Камари, – ответил я, – Что ты принесла мне, дитя?
– Вот. – Она протянула птенца карликового сокола, который слабо пытался вырваться из ее хватки. – Я нашла его в нашем шамба. Он не может летать.
– Он уже полностью оперился. – Я поднялся и тут увидел, что одно крыло птенца неестественно вывернуто. – A-а! – сказал я. – Он сломал крыло.
– Ты можешь вылечить его, мундумугу? – спросила Камари.
Я осмотрел крыло птенца, пока девочка придерживала голову соколенка отвернутой в сторону. Потом отступил на шаг.
– Вылечить его я смогу, Камари, – проговорил я, – но не в моих силах вернуть ему возможность летать. Крыло заживет, но не сможет больше нести вес его тела. Думаю, мы должны убить птицу.
– Нет! – воскликнула она, потянув сокола к себе. – Ты поможешь ему выжить, а я буду заботиться о нем!
Я пристально посмотрел на птицу, потом покачал головой.
– Он не захочет жить, – наконец вымолвил я.
– Но почему?
– Потому что он уже взмывал высоко на теплых крыльях ветра.
– Я тебя не понимаю, – нахмурилась Камари.
– Птица, коснувшаяся неба, – пояснил я, – не найдет счастья, коротая свой век на земле.
– Я сделаю его счастливым, – решительно заявила Камари. – Ты его вылечишь, я буду о нем заботиться, и он будет жить.
– Я его вылечу, а ты будешь о нем заботиться, – сказал я. – Но, – повторил я, – жить он не будет.
– Сколько я должна заплатить за лечение? – неожиданно деловым тоном спросила она.
– Я не беру платы с детей, – ответил я. – Завтра я приду к твоему отцу, и он мне заплатит.
Камари настойчиво покачала головой:
– Это моя птичка. Я сама расплачусь
