ое время вёл более мягкую политику, шёл на небывалые реформы и вольности.
А вот Александр III стал его полной противоположностью. Предпочитал строгость, порядок, ввёл цензуру, и требовал безоговорочного подчинения от всех без исключения; как от придворных вельмож, так и от низших чинов, включая сюда и простой, трудящийся народ. А в результате произошло то, что историки и политологи теперь называют резким разделением на классы. Иными словами, внезапно образовался класс этаких спесивых чинуш-гордецов, которые относили себя, чуть ли не к аристократии, в то время как ремесленники и крестьяне опускались всё ниже, и ниже по сословной лестнице. Чинуши же торжествовали, и говорили тогда так.
– У нас есть государь император-самодержец, единовластный правитель всея Руси,… а потому мы должны во всём брать с него пример!… Как он нами правит, так и мы обязаны народом управлять!… И даже более того, работягам тройной спрос учинять!… – вон чего замышляли супостаты, хотели с простого люда втройне подати брать, шкуру вовсю драть. А потому вполне естественно, что люди стали возмущаться, и добрым словом поминать смутьяна Емельку Пугачёва с сотоварищами. Мол, они бунтовали, а значит, и мы за кистени возьмемся, наведём порядок, урезоним чинуш и прочих приспешников трона. Одним словом, неспокойно было на Руси.
Но особенно туго приходилось народу в дальних волостях. Туда не то, что какой ревизор с проверкой из столицы прибыть сможет, да там даже не всякий градоначальник почту сподобится получить, связи никакой, живут аки в тайге глухой. А потому местные власти на себя такого форсу напустили, такую важность на себя взяли, что их амбициям позавидовал бы, пожалуй, сам государь. Градоначальники на местах вели себя, будто царьки какие, подмяли под себя всех и вся: ни помещик не чихни, ни священник не бубни, и уж тем более крестьянин-ремесленник слова не скажи. И такому бесчинству есть прямые доказательства; записки тех же архивариусов. Вот по ним-то, по этим записям и были восстановлены подробности, описываемой ниже истории. Итак, начнём.
2
Во второй половине лета одна тысяча восемьсот надцатого года в городе N-ске, что располагался в центральной полосе западных земель, обнаружилась недостача в казне. Разумеется, градоначальник, а им на тот период был Аристарх Ионыч Коготков, отчего народ зачастую называл его просто – коготь, мол, уж если вцепится, так вцепится, хотя такие подробности, пожалуй, здесь излишне, но, тем не менее, вот этот самый Коготков, по такому поводу выступил с обличительной речью. Ведь как-никак крупная недостача. Выстроил всех канцелярских служащих перед собой и гневно произнёс.
– Вы для меня, что низшая челядь для царя,… я могу вас самолично плетью высечь!… Или даже более того, прилюдно на кол посадить!… Я вас всех презираю!… Вы жульё и ворьё!… А ну отвечайте крысы канцелярские, кто посмел залезть в казну, и взять пятьдесят рублей ассигнациями!?… У нас сегодня такой день, что шибко деньги надобны!… Во-первых, для поддержания порядка на улицах, надо бы нам мост через реку укрепить,… а во-вторых, следует на главной площади брусчатку ровней уложить!… Вот на то средства и нужны!… Я кинулся было к кассиру за оплатой, а он мне говорит, мол, недостача у нас, на брусчатку денег нет!… Так вот я вас и спрашиваю, кто взял, кто посмел? – этак сурово требует ответа Аристарх Ионыч и кулаком грозит. А чинуши канцелярские стоят, молчат, боятся и слово молвить. И тут вдруг самый младший клерк, Прошка, коего и чинушей-то назвать грешно, сделал шаг вперёд, да как залепечет.
– Дозвольте, ваше превосходительство, заметить,… а может, даже и напомнить вам,… ведь это вы-с давеча сами-с изволили из казны получить ассигнацию в пятьдесят рублей!… Я как раз рядом был, когда кассир вам сию купюру одалживал!… Вот вам крест, не лгу,… так всё и было… – трясясь весь от страха, заявил младший клерк, на что Аристарх Ионыч только ещё пуще насупился.
– Как так?… Да ты, верно врёшь, паршивец!… Уж чем-чем, а памятью я не обделён!… Как с кассиром говорил, помню,… как указание ему давал, тоже помню,… а вот денег не видал, не брал!… Да и с чего это ты взял, Прошка, что я их у него одалживал?… А может, это ты сам украл?… И теперь на меня всё свалить хочешь!… Нет, не выйдет, пройдоха!… А ну-ка, братцы… обыщите-ка его!… Вытряхните все с этого сморчка!… Осмотрите досконально!… – злобно распорядился Аристарх Ионыч, и властно указал перстом на беднягу клерка.
Вот уж положеньице, первый раз такое. И как тут быть чинушам? непонятно. Ослушаться, или поддастся? Но разве такому самодержцу откажешь? Никто и не посмел, дело-то опасное. Попробуй, заартачься, тут же самого в оборот возьмут. Ну, что тут поделать, канцелярская братья сразу клерку обыск и учинила. Налетели на него гурьбой, словно вороньё на горох, и давай карманы выворачивать. А как опустошили всё, так за ноги бедолагу схватили, вниз головой его перевернули, да хорошенько раз двадцать встряхнули, дабы наверняка было. Если уж где монетка за подкладку завалилась, так чтоб вмиг вылетела, или хотя бы звякнула. В общем, приказ по всей форме исполнили. А в результате лишь старый пятак, да медный алтын обнаружили.
– Вот, ваше превосходительство,…
