сказал Лёша, выйдя со мной на балкон, где уже стоял и курил свидетель жениха, шафер.
– Нет, мотоцикл, – спорил я. – Мотор двухцилиндровый.
– Хрен вам мотоцикл! «Дружба» это! Скунс какой-то пилит лес, мазерфакер! – убеждённо высказался свидетель жениха, шафер, такой же курсант милицейской академии, как и сам жених.
Мы решили не спорить.
Дождь к вечеру прекратился, облака приподнялись, и невесть откуда навалилось душное тепло. Погода прела. Земля источала запах торфа.
Вскоре к нам пришёл покурить и сам жених. Он отличался подвижными мышцами лба и слишком уж явно написанной на лице готовностью с ходу внедриться в самую криминальную, самую уголовную среду. К нам он тоже пытался втереться в доверие, то есть выражаться на смеси классического жаргона из «Место встречи изменить нельзя» и дюжины самых сочных выражений из голливудских боевиков.
Разумеется, эта хрипатая, гнусавая лексика тут же выманила из глубин дома Гошку. Как мизантроп, он просто млел от этой парочки – свидетеля с женихом. Они, вероятно, олицетворяли для него всемирное братство копов, вступив в которое, всякий может ходить на людей, широко оттопырив локти, с пистолетами под каждой подмышкой, и в любое время суток есть пончики Donuts. Или даже работать под прикрытием, что много круче. Жених ничем не разочаровал Гошку. В отличие от меня, который недоумевал: а что Вика нашла в этом правоохранителе? Телохранителя?
– Мотоцикл, – мелочно подтвердил я, когда все увидели, что из леса выбирается действительно мотоцикл. Дороги там не было. Путь лежал по тропинке через брустверы бурелома и полосу выкорчеванных пней, похожих на заградительные ежи. Ждать его скоро не приходилось.
– Храм, – сказал жених, сменив поле обзора и разом перестав двигать челюстью, будто до этого жевал воображаемую жвачку.
– Где? – спросил свидетель.
– Там, – сказал жених и показал пальцем.
– А-а, это-то! Там священник живёт, – тут же подсказал Гошка. – Ну, такой, весь такой… – Детальнее Гошка выразиться не смог.
Не слишком далеко, в глубине участков, виднелась изба. По виду, старинная изба, и даже её деревянная крыша казалась поросшей мхом. Трубы не ней было, а там, где той полагалось быть, высился дощатый шатёр, венчаемый маленькой круглой луковкой, сделанной из чешуек-дощечек. Над луковкой поднимался крест, но как бы не вполне христианский, а больше похожий на какую-то толстую, располневшую антенну.
Жених выпрямился и двинул локтем свидетеля. Встав плечом к плечу, оба трижды перекрестились. Затем жених повернулся к нам.
– Пригласить бы надо, – задумчиво произнёс он, глянув на меня и переведя взгляд на Лёшу. Лёша озадачился всем лицом и обратился за помощью ко мне. В ответ я тоже изобразил озадаченность лица.
– Надо, брат, – продолжал будущий
