и привозил сюда, чтобы не курить здешние отвратительные «капораль». Он закурил.
– Человек, называющий себя Дон Хуаном, не может быть интересен ни драматургу, ни романисту, ни уж тем более теологу. Это просто дурак.
– Разве Лепорелло похож на дурака? Готов спорить, он понимает в богословии побольше тебя.
– А тебе не приходит в голову, что он может быть итальянским священником, лишенным сана, вот и все?
– Да хоть бы и так… Представь, что должно твориться в душе человека, чтобы он додумался назваться Лепорелло!
– У меня не хватает фантазии.
– Зато у меня ее предостаточно. А если он и на самом деле бывший священник, во что верится с трудом, то это еще любопытнее.
Мой друг положил руку мне на плечо и сочувственно улыбнулся:
– Всегда считал тебя неглупым парнем, но, видно, ошибался. Ты несешь полную чушь. Это абсурд!
– Понимаю.
– Мне в голову приходит единственное разумное объяснение: тот тип, вернее, они оба хотят тебя подурачить.
– Вот только зачем?
– Не знаю. Но всякий на твоем месте сразу бы сообразил, в чем дело, и врезал бы итальянцу как следует. – Он помолчал. – Правда, если он и на самом деле священник, тогда надо бить его зонтом… а если кулаком, то обязательно в перчатке… или, скажем, стулом… Чтобы не было «manu violenta, suadente diabolo»[3] и тебя не отлучили от церк ви. Так что действуй палкой или рукой в перчатке и, разумеется, удостоверься, что поблизости не крутится дьявол… – Он опять помолчал, потом добавил: – Ну вот, теперь я все тебе объяснил – и оставь меня в покое!
4. Именно этого не хватало мне самому – покоя. Всю ночь я проворочался в постели, меня мучили любопытство, досада, но больше всего – тревога. Даже если мне удавалось заснуть, я тотчас просыпался, пребывая в том смутном состоянии, какое бывает у человека, вернувшегося из иной, отличной от нашей, реальности. Тишина и темнота пугали меня. Я снова и снова вспоминал Лепорелло, видел, как он идет по бульвару Сен-Мишель с тростью и розой – похожий на уличного фокусника. В моих кошмарных видениях мелькали то лицо какого-то испанского актера, декламирующего стихи, то отрывки из Моцарта, то вопли «про́клятых» в масках, то удивленная и раздраженная физиономия моего друга-священника, то декорации Дали к «Дон Жуану». В миг просветления я решил, что все мои бредовые видения объясняются качеством и количеством выпитого вечером кофе. Наверно, так оно и было. Иначе я уже давно забыл бы о шутке итальянца.
Я встал поздно, с больной и мутной головой. Принял душ, но это не помогло.
– Внизу вас ожидает какой-то господин, – сказала мне горничная, внося завтрак.
– Испанец?
– Кажется, да.
Это мог быть любой из двух-трех встреченных в Париже знакомых, которым я дал адрес гостиницы, или священник, иногда надевавший мирское платье.
– Пусть поднимется.
Я опять лег в постель и, прежде чем приняться за кофе, выпил минеральной воды, которая
Беспощадная рука, подстрекаемая дьяволом
