в дешевых кабаках! Поэтому вместо стендапа я рассказывала про Свету и ее горе, и бабушка всегда ей очень сочувствовала.
Я села за кухонный стол, и бабуля поставила передо мной мой любимый чай с чабрецом.
– Бабуль, тут такое дело… – начала я.
– Что случилось? Ты не пугай так, у меня сердце остановится.
– Я должна была съехать от Светы, но не могу. Пришли анализы, она сдавала их перед полетом в Новосибирск. В общем, у нее рак.
Бабушка громко ахнула, и ее лицо потускнело:
– Какой ужас, Таточка! И какая стадия?
– Как я поняла – самая начальная. Будет лечиться. Глеб Коганович, ее психотерапевт, ну, я тебе о нем рассказывала, – написал мне сегодня, мол, бросьте ее, что я не обязана тащить на себе ее жизнь, что всех, у кого рак, – бросают. Ну, я не могу, я же друг ей, понимаешь?
– Конечно не можешь! Боже мой, какое горе. Бедная женщина. Передай ей, что я очень ей сочувствую. Какая она молодец. Ой-ой, как же это все тяжело.
Мы с бабушкой еще поболтали, попили чай, и я начала собираться обратно.
– Таточка, подожди. Это тебе.
Бабушка достала коробочку с кучей монет по десять рублей. Она всегда специально копила их к моему приходу, откладывала со сдач в магазинах и, как я подозреваю, даже обменивая крупные купюры на железные рубли. Это был своеобразный жест заботы с ее стороны, и отказать ей в этом вопросе было невозможно.
Я села за стол, чтобы посчитать каждую монетку.
– С ума сойти, бабуль, целых шестьсот сорок рублей! Ты чего? Ну не надо.
– Видишь, как давно ты не заходила, все копится. Что ты, бери, бери.
– Спасибо тебе огромное, правда, не стоило.
Я ссыпала мелочь себе в карман куртки, поцеловала бабушку и пошла обратно к дому Светы. Прохожие, которые обычно славились петербургским расслабленным темпом ходьбы, как будто назло неслись с удвоенной скоростью, и проливной дождь тоже торопил меня поскорее вернуться в Светин ад. Небо было темно-серого цвета, и величественные здания Невского проспекта грозно нависали надо мной. Каждое лицо у скульптуры атланта, кариатиды или человека мрачно и равнодушно смотрело пустыми глазницами прямо мне в душу.
На Аничковом мосту меня вдруг накрыло. Я поняла, что у меня закончились силы.
Я села на корточки и заплакала. Я почувствовала, как сильно устала за эти месяцы. Как не могла ни разу позволить себе быть слабой, ведь Свете приходится намного хуже.
Я не хотела к ней возвращаться. Не хотела возвращаться к слезам, крикам и постоянному напряжению. И мне становилось еще хуже от осознания, что я все равно вернусь.
Извещение
Свете провели срочную операцию по удалению яичника и назначили химиотерапию. Она нашла себе лучшего онколога в Песочке. Песочка – это огромный онкоцентр в пригороде Петербурга. Онколога
