Еще даже суток не прошло. А-то я сначала испугалась, что ты злой дух.
– Не прошло суток? – с недоумением вторил Леша, и следующая мысль вонзила в позвоночник разряд молнии. – Мама… Моя мама…
И снова пространство вокруг сделало тошнотворный кульбит, лишь где-то вдалеке послышался затухающий возглас:
– Стой! Ты куда?! Стой, блин, Душа! Леша!
На этот раз удалось устоять на ногах. Едва ступни коснулись твердой поверхности, Леша сделал несколько шагов, чтобы удержаться от падения, и остановился, с опаской оглядываясь. Морг. Обычный морг городской больницы. Люминесцентные продолговатые лампы, дающие противный холодный свет, мелкая зеленая плитка до середины стены и ряды каталок с накрытыми простынями телами. Лишь бледные ступни торчат наружу, услужливо показывая бирки с корявыми подписями. Страшно… Мерзко… И холодно.
Очередная догадка о причине нового перемещения царапала душу дурным предчувствием. У выкрашенных толстым слоем белой краски двустворчатых дверей стоял небольшой конторский столик со стандартным рабочим набором: компьютер, пластиковые подставки, полные документов, стакан с канцелярской мелочью. У столика собрались трое: двое мужчин, один из которых был одет в растянутый белый халат, и женщина. Бежевое старомодное пальто и узкую ссутуленную спину Леша узнал сразу. Мама.
– Мама! Мам!
Крик рванул горло, тело подалось вперед, и Леша почти побежал к родной сгорбившейся больше обычного фигурке, лавируя между жутковатыми и молчаливыми обитателями морга. Но увиденная картина заставила его резко остановиться и отпрянуть в новом приступе неконтролируемого ужаса. Прямо перед ним стояла металлическая каталка, отбрасывая равнодушные блики под белым светом хирургической лампы. В этом ярком пятне света лежал он. Леша. Синюшно-бледный, осунувшийся, сам на себя не похожий. Растрепанные волосы в какой-то грязи, на лбу и щеке тоже грязь. Видно, осталась после того, как он валялся мордой вниз в той подворотне, пытаясь остановить хлещущую кровь. Продезинфицированная до хруста простынь с острыми заломами открывала верхнюю часть туловища, подставляя безжалостному свету фиолетовые синяки и длинный кривой порез от пупка до желудка.
Безотчетно схватившись за шею, чтобы сдержать рвущийся вопль, Леша осел на пол.
– Вот тут и тут распишитесь, – деловито указал врач.
– Людмила Ивановна, мы, конечно, сделаем все, что сможем, – заговорил второй мужчина, – но, буду с вами честен… Чуда не будет. Сами понимаете. Камер там нет, свидетелей нет. Но мы будем продолжать работу.
– Да, конечно… – бесцветно отозвалась мама. Зашуршали бумаги. Подавшись на знакомый до боли голос, Леша хотел было подняться, однако ноги бесполезными гирями лежали на полу, не желая слушаться. – Спасибо.
– Еще не за что, – как-то растерянно пожал плечами следователь (Леша понял, что это был именно он). – У вас другие родственники есть? С кем мы еще можем поговорить?
– Нет. Никого нет. Мы с Лешенькой одни остались…
Но она не успела договорить. Со своего
