style="font-size:15px;"> – Ага, вовлеченности в жизнь друг друга нет, – согласился Самбуров. И, отведя взгляд от хмурого взора начальника, поделился: – Между настоящей женщиной и настоящим мужчиной почти никогда ничего не получается.
– Это еще почему? – Вольцев удивился искренне, по-детски, как будто Григорий его жизненные устои подрывал.
– Потому что настоящая женщина никогда с первого раза не соглашается, а настоящий мужчина два раза не предлагает, – изрек Григорий истину.
– Тьфу! – всхрюкнул полковник и, вскочив из своего кресла, ткнул в Самбурова пальцем. – Все оправдания себе ищешь! Глупостей в своем тырнете начитаешься и мне голову мусоришь! Настоящий мужчина не то что два раза предложит! Он десять раз позовет и еще пятнадцать переспросит. А если понадобится, за руку в загс отведет. А потом всю жизнь спрашивай, предлагай, выясняй! Потому что любимая женщина – это не уси-пуси, слова, обидки и эти ваши статусы! Любимая женщина – это забота, понимание, это постоянное… – Слова вдруг стали подбираться сложно, значит, Вольцев волновался. – Как ты там сказал? Вовлеченность в жизнь! Вот! Интересоваться надо, чем живет твой любимый человек! Близко к сердцу принимать! А читать следует Пушкина, Толстого, Достоевского! Не статусы модные и тупые! Диккенса читать надо и Кастанеду![3]
– Вот уж где точно свихнешься, – хмыкнул Самбуров и, покусав губу, тихо прибавил: – Боюсь я. За нее боюсь. Все время за нее боюсь.
Вольцев шумно вздохнул и медленно опустился в свое кресло. Посмотрел на Самбурова сочувственно, почти грустно. Он, как никто, понимал, о чем говорит Григорий.
– Она же без тормозов, – подполковник косился в сторону. – У нее, когда любопытство включается, – все, «стоп» не работает! Она уверена, что самая умная, что с помощью своего интеллекта и знаний сквозь стену пройдет, гору отодвинет и реку развернет. Так я и не спорю. Горы, может, и свернет, а у бандитов обычный лом, им даже самую умную башку проломить… как скорлупку… Вот и думаю я не о деле, а как ее защитить… Она же, если влетит куда… я потом не смогу…
– Все я, Гриша, понимаю… – Дмитрий Юрьевич кивал. – Вижу! На тебе вон лица нет! Того гляди, руки трястись начнут и заикаться станешь! А еще я понимаю, что у меня все Управление не работает, а за вашу личную жизнь переживает. Коллектив на два лагеря раскололся! Одни Вергасову ведьмой считают, которая мужика психологическими приемчиками околдовала и теперь измывается. Другие убеждены, что это ты, эгоист, бабник и тиран, мучаешь милую девочку. Они скоро войной друг на друга пойдут, а мне трупы в Управлении не нужны. Потому что труп сотрудника полиции – это очень-очень плохо. И у меня уже есть один в Крыму. – Вольцев поднял со стола папку и снова плюхнул ее на стол.
– Может, к делу? – миролюбиво предложил Самбуров.
И Вольцев кивнул, раскрывая уже продемонстрированную папку:
– Давай к делу. Но ты подумай. И сделай что-нибудь! Все всегда зависит от человека!
Самбуров взял фотографии и присвистнул:
– Ну
