мне
рогами
своими,
чтоб
его,
печенку
отбил
и
руку
всю
так
помял,
что
сохнуть стала. В районе, в больнице, отрезали руку-то, чтоб все тело
не
высохло.
Во
как!
Медицина,
брат.
Дело
научное!
–
Дед Илько, а правда, что у вас в Каменке хата своя есть?
–
Есть хата, – согласно кивнул дед. – Только в Каменке меня
до сих пор старостой кличут. Не хочу там жить. Всё о войне той
проклятой напомнить хотят. Да и тут всё напоминает: он кивнул на
немецкую
каску,
на
краю
которой
сидела
курица,
и
время
от
времени
опускала
в
нее
голову,
чтобы
сделать
свой
куриный
глоток
воды.
–
Во как драпали! Даже каски все побросали! Без него, без
железа-то, бежать
краще
получается.
–
А что
же вы
с
ними не
драпанули,
дед Илько?
–
А кто меня звал? Да и тутошний я, куда мне с ними. А потом,
знаешь,
странные
они.
Вроде,
люди
как
люди:
ноги,
руки
–
дед
по-
казал взглядом на пустой рукав, заправленной в штаны домоткан-
ной рубахи. – А вроде и не как люди. Представь себе: ночевали в
Каменке,
а
каждое
утро
воевать
на
машинах
ездили
в
другое
село,
в Защиту, там фронт у них стоял. Прямо, хоть трудодни им вы-
писывай. В воскресенье – выходной. Сидят возле хат, в гармошки
свои
губные
дуют,
смеются.
Детишки
наши
глупые
пляшут
для
них,
