серый картуз. Самотканые штаны лучше заправил в яловые сапоги. К дамам пришёл как никак. Нога нещадно болела, что даже пришлось прислонить спиной дверной косяк, давая себе отдохнуть.
Через минуты четыре с половиной вышла и сама хозяйка заведения – Эмма Эдуардовна. Ей лет под шестьдесят. Она очень мала ростом, но шибко толста: ее можно себе представить, вообразив снизу вверх три мягких студенистых шара – большой, средний и маленький, втиснутых друг в друга без промежутков; это – ее юбка, торс и голова. Странно, что глаза у нее блекло – голубые, совершенно девичьи, даже детские, но рот старческий, с отвисшей бессильно, мокрой нижней малиновой губой. Позади неё стояли двое караульных: приземистые, глаза черные, носы не единожды сломаны, бороды веером, головы бритые напрочь блестят – муха не присядет.
– Господин, к сожалению, мы закрыты. Дамы изволят отдыхать, – заявила прокуренным голосом Эмма Эдуардовна, – С радостью примем Вас после восьми.
– Сударыня, нахожусь здесь по долгу службы, – сказал я, разворачивая служебную карточку помощника статского советника.
Хозяйка в тот час приняла степенный вид и поднесла к лицу серебряный лорнет, дабы прочесть документ.
– Прошу меня простить, Ваше благородие, не признала. Обрядились – то как. Чем обязана?
– Требуется оказать содействие в поиске одной из ваших див: миниатюрное и хрупкое создание; волос рыжий, конопата, родимое пятно на подбородке. Имеется такая?
– Ещё как имеется, – засуетилась хозяйка, – это Лукерья наша. Что натворила эта плутовка, Ваше благородие? Уверяю, мы всё уладим.
– Не стоит беспокоится, сударыня, – как можно учтивее ответил я, – где я могу её найти?
– Прямо по коридору. Последняя дверь направо. Была у себя. Быть может проводить Вас?
– Справлюсь. Благодарю.
Я кивнул хозяйке и поковылял в указанном направлении под жалостный стон половиц. Остановился возле указанной двери, крашеной, похоже, не одну сотню раз, и постучался.
– Подите прочь, шаболды! – послышался гнусавый голосок, – Я в печали!
– Откройте, полиция!
После этой фразы, как бывает принято, начинается суета. Эта фраза вызывает подсознательный страх и трепет даже у не повинных людей. Удивительно. Так случилось и в этот раз: затишье, шорохи и возня.
– Одну минуточку! Я не одета!
Вскоре дверь отворилась. На пороге меня встретила та же рыжая девица. Только нечесаная, босая, в нижнем платье и сорочке. Взгляд напуганный, глаза красны от долгих слез.
– Честь имею, сударыня, – я снял картуз и кивнул, – Позволите?
Лукерья лишь отошла в сторону, приглашая войти в свои покои.
Комната её была убрана со всей кокетливостью спальни публичного дома средней руки: комод, покрытый вязаной скатертью, и на нем
