простить тебя.
– Простить? – В первый момент ей показалось, что генерал удивлен; он говорил мягко. – Если таково твое намерение, я обязан поведать тебе, что именно сделал с ним. В тот день, когда мы с твоим отцом встретились на поле боя, я воткнул меч ему между ребрами и вспорол грудную клетку. Представляешь, как это выглядело? Как свинью забить, все ребра наружу. Он так перепугался! Пытался зажать рану руками. Однако не кричал, потому что я пропорол ему легкие. Кровь из перерезанных артерий хлынула горлом, он выблевал все без остатка и умер. Страшная смерть, я свидетель. А теперь к убийце явилась ты, его дочь, разодетая шлюха короля-мальчишки. Да не с возмездием – с прощением.
От мягкости не осталось и следа. Ма никогда не слышала, чтобы человек говорил с таким ядом в голосе.
– Зачем? Тебе жаль меня, бедного евнуха, принужденного убивать своих же соплеменников по приказу жестоких хозяев-монголов? Тебе, должно быть, действительно меня жаль, раз ты готова простить, хотя дух твоего отца взывает к правосудию! А ты бы у меня отсосала, если бы было что сосать? Ты готова из жалости раздвинуть передо мной ноги? Так ведь поступают бабы, если убийца их родичей хорош собой? Удивлен, что мое лицо может вызвать восхищение у женщины. Но, может, когда у тебя в мужьях такой урод, даже недомужчина – уже перемена к лучшему?
Будто пощечина. Глупо, но в глазах у нее защипало. Разве можно было попасться на иллюзию беззащитности? Это же то самое чудовище из кошмаров. И смотрел он на Ма с ненавистью, как и многие мужчины до него. Взгляд обвинял в том, что она такая, какая есть. Начисто лишенная, по его мнению, чести, неспособная к дочернему долгу, верности и любви.
– Тебе, может, и жаль, – заключил Оюан. Кулаки его были стиснуты – так сжимаются говяжьи жилы, падая в кипяток. – Но не мне. Я не сожалею о содеянном.
Контраст между утонченной внешностью и кошмаром, который скрывался под ней, напомнил Ма перламутровый кокон шелкопряда: гроб для гусеницы, сварившейся заживо.
Слезы она сумела сдержать, но голос унизительно дрожал.
– Вижу, генерал действительно мужчина, несмотря на свою внешность. Только мужчины так любят ставить на место женщин. У меня был жених, который вел себя похожим образом. Наверное, мне стоило бы описать, что с ним произошло, если вы думаете, что я ничего не знаю о резне. Но вам мало просто смотреть на зверства. Вы бы обрадовались прощению из уст тех, кто сделал с вами такое, – произнесла она, махнув в его сторону рукой. – Глядишь, и убедили бы друг друга, что ничего страшного не произошло.
Никакой красоты не осталось в его лице, когда он яростно просипел:
– Убирайся.
В поездках плохо то, что в твое отсутствие накапливается бумажная работа. Чжу разбиралась с бумагами всю ночь. Она кое-как научилась писать левой рукой – но выяснилось, что приближенным от этого неуютно до боли. Немногим хватало наглости глазеть, но по быстрым, колючим взглядам исподтишка все было понятно: их до отвращения завораживала неполноценность чужого тела. Ее вид оскорблял
