трезво смотреть на вещи. Зачем называть скобу шарниром, а гвоздь подковой? Это бессмысленно. Я же говорил тебе, что вождь из меня никудышный. Более того, я на деле подтвердил, что людьми командовать не могу.
– Я с тобой не согласна.
Перрин стиснул в кармане кованую головоломку. На протяжении недель после малденских событий они не раз это обсуждали, но Фэйли попросту отказывалась слушать его доводы.
– Когда ты пропала, Фэйли, в лагере воцарился страшный беспорядок! – признался Перрин. – Я же рассказывал, как Девы и Арганда едва не поубивали друг друга. А что касается Айрама, то Масима охмурил его прямо у меня под носом. Айз Седай затеяли какие-то непонятные игры, а двуреченцы… Ты же видишь, с каким стыдом они смотрят на меня?
После этих слов в запахе Фэйли появились колючки гнева, и она немедленно повернулась к Берелейн.
– Она не виновата, – сказал Перрин. – Подумай я об этом раньше, пресек бы эти слухи еще в зародыше. Но не сподобился и теперь пожинаю плоды своего скудоумия. О Свет! Чего стоит человек, если даже соседи нелестно думают о нем? Никакой я не лорд, Фэйли, и прекрасно это доказал. Вот, собственно, и все.
– Странно, – сказала она. – Но я расспрашивала других, и они рассказывают иную историю. Говорят, ты привел Арганду в чувство и погасил вспышки враждебности в лагере. И еще союз с шончан: чем больше я узнаю о нем, тем сильнее впечатляюсь. Во времена великой неопределенности ты действовал решительно, объединил усилия остальных и, взяв Малден, добился невозможного. Что это, если не деяния настоящего вождя?
– Фэйли… – Перрин едва сдержал свирепый рык. Ну почему, почему она не слушает? Когда Фэйли держали в плену, Перрин не думал ни о чем, только о том, как бы ее вызволить. Больше ни о чем! Для него не имело значения, кто еще нуждается в его помощи или какие ему отданы приказы. Начнись Тармон Гай’дон, и Перрин продолжил бы искать Фэйли, даже не обратив внимания на Последнюю битву.
Теперь он понимал, насколько опасны были его поступки. Беда в том, что Перрин ни разу не пожалел о содеянном, ни на мгновение, и в следующий раз поведет себя точно так же. Для лидера это недопустимо.
Прежде всего, нельзя было позволять, чтобы над войском подняли знамя с волчьей головой. Теперь, когда Перрин выполнил поручения Ранда, а Фэйли вернулась, пора забыть про эти глупости. Он кузнец, и пусть Фэйли наряжает его в любые одежды, пусть его величают любыми титулами, но, сколько ни разрисовывай скобель, сколько ни давай ему новых названий, он не превратится в подкову. Не превратится, и все тут.
Повернувшись к голове колонны, Перрин увидел впереди нее Джори Конгара. В руках у того было знамя с изображением красной волчьей головы, гордо реявшее на древке, превосходившем длиной кавалерийское копье. Перрин хотел было крикнуть Конгару, чтобы тот опустил это окаянное знамя, но тут вдруг заговорила Фэйли.
– Знаешь, – с какой-то отстраненностью произнесла она, – последнее время я много об этом размышляю и, как ни странно, пришла к выводу, что мое пленение – именно то, что нам
