потом ты станешь монахиней? – спрашиваю я.
– А потом я буду послушницей в течение двух лет.
– А после этого?
Она начинает смеяться.
– Затем я приму временные обеты. И если по истечении трех лет желание дать уже постоянные обеты не пропадет, то стану полноценной сестрой ордена.
– Господь Всемогущий.
Она снова смеется.
– Ну да. В нем вроде как весь смысл.
Я демонстративно осматриваю унылую комнату ожидания, затем возвращаюсь к молодой привлекательной женщине в окошке передо мной. Даже в своем простом сарафане послушницы, с белой повязкой на голове, убирающей локоны с лица, она сногсшибательна. На самом деле что-то в холодной обстановке, в строгости ее одеяния делает ее еще красивее, чем она была прошлой ночью. Мой член настойчиво пульсирует, напоминая, что у меня так и не было шанса поцеловать ее, закинуть ногу себе на плечо и попробовать ее на вкус.
«И тебе не суждено узнать, Белл. Она – чертова монахиня».
– Зачем? – спрашиваю я, стараясь понять. Ну зачем кому-то выбирать такую жизнь? Старые пластиковые стулья, унылую повседневность и жизнь, лишенную секса? Жизнь без секса и ради чего? Ради сомнительного удовольствия надеть габардиновый сарафан? – Ты могла бы делать все, что захочешь. Мэри, ты такая молодая. Умная. Учишься в колледже. Зачем тебе отказываться от всего этого?
Ее легкая улыбка гаснет подобно свече. Она отводит взгляд в сторону.
– Я и не ждала, что кто-то вроде тебя это поймет.
– Чертовски верно, я не понимаю, – говорю я, чувствуя неподдельную досаду.
Нет, не досаду.
Огорчение.
Я расстроен, что встретил эту девушку, что хочу ее, хочу поцеловать и трахнуть, снова потанцевать с ней, но не могу, потому что она желает посвятить свою жизнь несуществующему божеству. То есть определенно дело вовсе не во мне, и, естественно, это не мое дело. Но все же.
– Мне стоило бы знать, – шепчет она. – Ты так же реагировал, когда Тайлер решил стать священником.
Тайлер.
Мой брат.
Слова постепенно достигают моего сознания с леденящим душу пониманием.
– Откуда ты?..
Но даже задавая вопрос, даже когда она нетерпеливо наклоняет голову и даже когда солнце скрывается за облаками, отбрасывая на ее лицо новые тени, которые подчеркивают ее несомненное сходство с Элайджей, даже когда все это происходит, я понимаю.
Черт бы меня побрал.
– Зенни? – спрашиваю я, потому что все происходящее кажется мне сном. – Зенни?
Она не отвечает, хотя в этом нет необходимости, потому что теперь я это вижу. Не только ее сходство с Элайджей, но и с той маленькой девочкой, которую я когда-то знал. Но, черт побери, она уже больше не та малышка. Четырнадцать лет – это по всей видимости слишком большой срок. Умом, конечно, я это понимаю, но живое тому подтверждение приводит в замешательство, кажется нереальным.
Зенни – женщина.
