А тебе почему не дали?
– А я всю прошлую неделю Петруху кормил, – объяснил безумец. – Предупреждали ведь, что перестанут мне еду давать, если я буду ей делиться, но я не слушал…
– Какого Петруху?
– Как «какого»? – искренне удивился мужичок. – Первого! Романова Петруху, не знаешь, что ли, такого?
Ясненько.
– Знаю-знаю, друг, я бы на твоём месте тоже его голодным не оставил, – подыграл ему я. – Тут дело такое: я сам от голода соображаю плохо. Не подскажешь, где мы сейчас находимся?
Глухое дело – вытягивать информацию из психа, но в моём положении других вариантов нет.
– В лечебнице мы с тобой. В психиатрической. Да не в самой хорошей, скажем так, – достаточно адекватно сообщил мой сосед.
– В каком смысле – не в самой хорошей?
– Ну… В ней есть два больших минуса, – мужчина принялся загибать пальцы. – Первый – она незаконная, и с пациентами здесь происходит всякое. Умертвление, например.
– Прикольно, – не без доли иронии усмехнулся я. – А второй минус?
– Они не верят в Петруху.
– Резонно, – согласился я.
На двери моего соседа висела табличка с его фамилией, именем, отчеством, датой рождения и диагнозом.
Шизофрения, значит, Стёпка? Как бы и у меня на двери такой пометки не оказалось.
– Степан, вопрос к тебе есть ещё один, – говорю я.
– Откуда ты знаешь, как меня звать?! – соседа аж всколыхнуло.
– Мне Петруха рассказал, – успокоил его я. – Скажи, что у меня на двери написано? Сможешь прочитать?
Степан прищурил глаза и принялся читать по слогам:
– Пе-ре-крё-стов А-ле-ксан-др-др-др-др… – затрещал он, как трактор.
– Дальше, Стёп, дальше!
– … А-на-толь-е-вич. Родился ты двенадцатого ноября в две тысячи четвёртом году. Так… Ши-зо-фре…
– Можешь дальше не продолжать, – прервал соседа я. – Спасибо, Стёп.
«Перекрёстов Александр Анатольевич. 12.11.2004. Шизофрения»
Зашибись. Меня ножом точно в грудь пырнули?
Я уселся на мягкий пол и погрузился в свои мысли, как водолаз в Марианскую впадину. Главное – не забыть вовремя всплыть. Прежде, чем что-то решать, я принялся копаться в себе.
Жизнь свою до этого момента я помню на зубок. Родился, подрос, отучился; там, где родился, не пригодился, и переехал в Санкт-Петербург. Строил большие и амбициозные планы, мечтал работать в престижной клинике психотерапевтом, но один нехороший и влиятельный товарищ оказался недоволен моим своенравным характером и перекрыл мне доступ ко всем клиникам города и страны.
Но я ж, зараза, настырный! Открыл свою частную клинику и помогал народу, как мог, пока реальный псих не всадил мне нож промеж рёбер. Так и ушёл я, не оставив за собой ни семьи, ни друзей. Не успел завести ни тех, ни других из-за того, что потратил всё своё время на продвижение к цели. Кто ж знал,
