знания порождают непроявленных гениев. Знания должны приобрести формы, отличные от помойки: коллекции формул, текстов, статистики, заметок псевдонаучно нужно систематизировать с помощью нейроинтерфейса. Тогда толщи знаний имели бы смысл, потому что их в любой момент можно воззвать, как собственную руку.
Несколько компаний схватились дорабатывать Нейрочип. В АО «ЗАСЛОНЕ» велись разработки первой модели нейрочипа и опыты по нейросенсорной дрессировке гамбийских крыс, что низводило задачу до плевка, хлопка и притопа. Крысы выучились общаться между собой придуманным языком через постукивания хвостами при помощи рефлексивного набора инструкций. Все думали, что опыты тормознутся, но Правительство одобрило развитие эксперимента для военных и узконаучных нужд. Через три месяца «ЗАСЛОН» представил нейрочип на базе гибридного органического микропроцессора с фотонными транзисторами. Люди заменили крыс, а хвосты – набором формул и теорем. Образование стало бесплатным. Но нейрочипы обходятся в разы дороже, чем традиционные учебные богадельни с профессорами и доцентами.
Мой отец умер через два дня после увольнения. Я не поддался завышенным ожиданиям, что новые чипы раздадут бесплатно, и копил деньги. Теперь близость к кастовому дну определялась скоростью обмена данными между нейрочипом и мозгом. Для оценки этой скорости использовались специальные синтетические тесты, которые не являлись чем-то новым: идею ворошить хэши передрали у майнеров, только вычислялась не криптовалюта, а целые судьбы.
Эйнштейнов больше не стало, а вот отщепенцев развелось предостаточно. Ошибки в вычислении хэшей производительности срывали с социальной лестницы не хуже алкоголизма или игромании. Всего три вычислительных такта непреклонным, умным нейрочипом топят реальность в цифровом абсурде – в официанты при паршивых результатах не подашься, потому, что каждый человек в любой момент должен покинуть удобное стойло и моментально перепрофилироваться в физика или биолога. По ассоциативным связям в своей голове можно быстро отрыть любую информацию. Синтетические тесты расслоили общество на «сливки», «шуршалы» и «отщепенцев»; «киборги» стояли отдельной группой и существовали на всех уровнях.
Сон – ненавистное состояние для меня. Во сне воспроизводятся грозные пики – отставание на три десятые процента. Тест провален – отворилась щеколда могилы: обширная гематома из синяков печатей забраковала мой чипированный интеллект и отрезала от социальных гарантий. Мне не дали шанса доучиться в Бауманке, потому что «примитивов» негуманно мучить высокими материями. Сестру сожрал тот же кошмар. Мы много чего нахватались в маргинальной среде, связанного с факторной памятью ИИ, писали заглушки для киборгов, переводящие неиспользуемое питание на прожорливые имплантаты. Мы с лёгкостью бороздили код, но остались неполноценными особями: провалы в синтетических тестах сияли в медицинской карте, как неизлечимая болезнь, с диагнозом «аугментационная
