и, посмотрев на оскалившегося собеседника, тоже улыбнулся.
Кравцов с генеральской солидностью поднялся из-за стола, давая понять, что время истекло, и разговор подошел к концу.
– В общем, так, Павлик! Я с завтрашнего дня в отпуске. Везу семейство на Кавказ. Возвращаюсь через двадцать пять дней. Будем считать, что твоих пораженческих мыслей не слышал и слышать не хочу. То есть, одна голова хорошо, а умная – лучше! Вот и думай!
Простившись с Кравцовым, Вараксин присел в кресло и закрыл глаза, обдумывая сделанное ему предложение. Однако хватило его ненадолго. Сняв трубку оперативной связи, он прокрутил диск.
– Скорик у телефона! – раздалось по-военному громко.
– Что же ты так кричишь, Леша! – театральным шепотом произнес Павел.
– Виноват, Николаевич! Детство, загубленное в суворовском училище, периодически напоминает о себе!
– Пусть как-нибудь потише напоминает, – уже нормально продолжил Павел. – Что у нас с повторной экспертизой голоса?
– Только что звонил в ЭКУ ГУВД. Обещали после обеда сделать. Так что, Павел Николаевич, метнусь туда с вашего разрешения?
– Береги себя, родной! Ты еще не все отдал Родине и семье! – сказал Павел и положил трубку.
Часы, висевшие на стене кабинета, безжалостно показывали, что аудиенция у нелюбимого начальства приближается. Разница в возрасте Павла и заместителя начальника управления Дмитрия Дмитриевича Полозова была несущественная. Тот всего на каких-то полгода опередил его в появлении на свет. Однако отнести их к одному поколению было сложно. Полозов больше походил на сотрудника МГБ времен Берии. Он был преувеличенно серьезен, неулыбчив, весьма чувствителен к критике сверху и нетерпим к малейшим возражениям снизу. Может, из-за такого несоответствия эпохе ему и дали прозвище «Дормидонтыч».
Нельзя сказать, что Павел враждовал с Полозовым. По большей части их общение носило корректный характер, но время от времени заканчивались весьма бурно. Дормидонтыч оперировал уставом внутренней службы и чуть ли не дословно цитировал, как безропотно подчиненный должен внимать командиру. Павел при этом замолкал, издевательски поддакивал «умным» мыслям начальника и требовал в свой адрес строжайших взысканий, что еще больше распаляло Полозова. Выходя из кабинета руководителя, он понимал, что при всей его солдафонщине, тот во многом прав, и вообще, такие люди, как Полозов, необходимы любой системе. Без них работа превратилась бы в свободное творчество, что не всегда уместно. Но Павла безумно раздражало вечное желание Дормидонтыча во всем угождать начальству, считать себя вдохновителем чужих побед и первым выступать в роли ярого обличителя случавшихся поражений. И смолчать порой становилось трудно.
Павел еще раз сверил время по наручным часам. Тяжело вздохнув, он поправил галстук, взял со стола ежедневник и отправился «на татами».
Кабинет Полозова находился в другом здании, что позволяло на маршруте подышать свежим воздухом и ощутить ритм другой жизни, которая текла вне стен
