от и плыть по ветру. Чтобы не утонуть, я должен был здесь тоже вертеться и следить, чтобы не сбиться с курса. Только этому должно было сопутствовать еще и личное везение. С моей точки зрения, этот порядок касается любой системы.
В Израиле я особенно остро ощутил неразрывную связь с его историей. Жизнь каждого из нас складывается по-своему. Принято считать, что у большинства репатриантов она состоит из трех этапов – восхищения, разочарования и привыкания. На своем новом пути продолжительностью в 30 лет я встретил много разных людей. Ярче представить лучших из них мне помогут фотографии из семейного альбома. Имена других мне пришлось изменить, потому что не запомнил, но людей таких мало.
Глава 1
Из Винницы мы уезжали в Москву в полдень конца февраля 1990 года. Там нам предстояло попрощаться с многочисленной родней перед тем, как вылететь в Будапешт. Вечером следующего дня у самой вагонной ступеньки нас встретили мой брат Фима с женой Мирой. В их квартире на воспоминания всего нами прожитого ушла вся ночь. Утром мы приехали на Востряковское кладбище. До могил добирались по глубокому снегу. На металлической ограде первой висело немало мраморных плит. На одной из них имена бабушки, мамы и отчима. Он пережил маму всего на один год.
После этого Михаил привел нас на могилу академика Сахарова. Смерть борца за демократизацию страны ускорили его политические противники. Они называли Андрея Дмитриевича предателем. На его похороны прилетал в Москву и наш сын. Возложенные нами живые цветы были не единственными на могиле. Это вселяло надежду на то, что сторонники демократизации в стране пока еще не перевелись.
Вечером квартиру Фимы заполнили наши братья, сестры – родные и двоюродные. Они пришли со своими уже повзрослевшими детьми. Наше решение уезжать было для них неожиданным. Кого-то оно настораживало. Кто-то пытался представить наши волнения преувеличенными. Тревожное настроение к евреям столицы пришло позже.
Возможно, поэтому за нашим столом гости не допускали и мысли о возможности антисемитских вылазок в Москве. Они не сомневались, что их в зародыше подавят силы общественного еврейского городского центра быстрого реагирования. Времена, дескать, иные пришли на еврейскую улицу России.
Михаилу, Майе и мне пришлось долго выслушивать неубедительные для нас размышления родственников.
35 лет тому назад, когда я уезжал отсюда в Уфу, большинство из них только пошли в школу. Сейчас я видел пред собой солидных женщин и мужчин – специалистов в разных отраслях промышленности, строительства и экономики. Теперь уже их дети учились в вузах и техникумах, а меня в очередной раз переполняло чувство гордости за принадлежность к хорошей родне. В лидерах последних лет здесь, безусловно, числились двоюродный племянник Саша, мои брат Фима и сестра Шеля.
На служебном микроавтобусе Фимы в аэропорт Шереметьево мы приехали только с семьями его и Шели. Оттуда мы вылетали в Будапешт. В поздние вечерние часы поговорить нам нашлось, о чем и там. Объявление о нашей посадки прозвучало около часа ночи. Таможенный досмотр чемоданов, которые принадлежали мне и Майе, продолжался не более пяти минут. А вот проверяемый вслед за нами сын задерживался подозрительно долго.
Я заволновался и вернулся. Неужели запретили вывоз его художественного шедевра величиной с фотографию 9Х12 сантиметров? Такой величины картину, на которой изображалась церквушка с крестом на колокольне, ему впарил за немалые деньги якобы известный в Харькове художник. Мог ведь и на нее распространяться запрет на вывоз за границу.
Оказалось, что таможенники умели отличать шедевр от побрякушки лучше Михаила. А от него они сейчас требовали сдать виолончель в багажный отсек. Я в этом не увидел никакой крамолы и поэтому демонстративно облегченно вздохнул. Тут же я понял, что моя реакция сыну не понравилась. А чтобы провезти дорогой музыкальный инструмент в салоне, от него потребовали еще один билет на полноценное место.
– Да ради Бога! Уже столько потрачено, так уплати еще за один билет, – посоветовал я.
– И ты тоже считаешь, что я не взял бы его заранее, если бы знал о таких требованиях? – Миша нервно прикусил нижнюю губу. – А сейчас проблема в том, что свободных мест нет. Я же не сдам инструмент в багаж, если мне даже придется пропустить два или три рейса. Я был бы полным идиотом, если бы позволил пьяным грузчикам одним резким движением превратить в щепки самую дорогую для меня вещь.
Переживания Миши можно было понять. Дело было даже не в том, что в три тысячи рублей (его зарплата за 15 месяцев) ему обошлась только пошлина на вывоз виолончели. Без нее он не мог даже подумать о трудоустройстве по профессии в новой стране. Только музыканты понимают, сколько времени надо уделить репетициям, чтобы представить себя работодателям. Не меньше сына огорчила унизительная манера разговора таможенников. Трудно нам бы дался поиск выхода в ту ночь, если бы не помощь подключившегося к разговору Фимы. А
