ответ неутешительный. По крайней мере, для меня.
Несколько секунд мы медлили. Хотя внимание к себе знатно привлекли: со стороны то и дело раздавались глупые хихиканья с весьма красноречивыми шепотками. Кто-то даже умудрился присвистнуть, когда Салли первой приступила к показательной порке, то есть упражнениям, взращивающим дисциплину, как позже поведал нам мужчина.
Если поначалу я ещё лелеяла надежду на снисходительность, то одного взгляда мистера Хоуфмэна было вполне достаточно, чтобы я сглотнула и послушно присела, распрощавшись с завышенными ожиданиями. Лишь когда счет остановился, достигнув громогласной отметки «сто», сердце выпрыгивало из груди, дыхание сбилось, а мышцы ног окончательно забились, все прекратилось. Правда, до тех пор, пока мужчина не выдал: «А теперь нале-е-во-о. Переход на легкий бег. Три круга вокруг стадиона. Вперёд, неучи!»
– Да он издевается? – не удержавшись, пробормотала вслух и тут же подскочила, когда услышала прямо над ухом:
– Ты, как всегда, находишь неприятности на пятую точку, сестренка.
– Отвали, Дан, – сердито произнесла я, не глядя двинув брата локтем куда попало.
Он охнул, когда мы плавно перешли на бег. Кто-то тут же ускорился в направлении стадиона. Кто-то принялся размерено бежать, стараясь сохранить правильное дыхание. А кто-то, такие как я, просто делал вид, что прилагает какие-либо усилия, переставляя ноги в достаточно быстром темпе, чтобы не сойти за «халтурщика», и недостаточном, чтобы умереть прямо тут, посреди дороги.
– Ты хочешь вылететь в первый же день?
Волком взглянув на этого поборника морали, я лишь молча поджала губы и показала ему неприличный жест в виде двух пальцев, сложенных крестиком.
Он усмехнулся. Мазнул ничего незначащим взглядом по Салли, бегущей рядом с нами. Хотя я успела заметить едва взлетевшую бровь (признак заинтересованности), а затем легкую задумчивость, промелькнувшую в чертах лица (признак внутреннего монолога). Но Шейдан весьма неплохо владел эмоциями, поэтому невозмутимо хмыкнул и ускорился, оставляя нас плестись позади. Тай, все это время пребывающий в собственной голове (так я называла его извечное состояние безучастности ко всему и всем), последовал за ним. При том ни разу на меня не взглянул.
– Значит, это был твой брат? – стараясь поддерживать дыхание, спустя несколько минут произнесла Коулман, и я была вынуждена признать:
– Он самый. Кровный и единственный. Но ты же понимаешь – семью не выбирают. Как и не выбирают родиться болваном.
Салли улыбнулась. Я сделала то же самое, посчитав, что разговоры о моем брате сейчас – это последнее, чем я хотела бы заниматься. Поэтому…
Собравшись с силами, мы ускорились и почти нагнали большую часть группы.
Все оставшееся время проходило под лозунгом: «Либо сделай, либо умри». И знаете…я все чаще приходила к выводу, что последний вариант не так уж плох, ведь мое тело больше не принадлежало мне!
– Ну как? Ещё не передумала?
– На
