шагать босыми обожжёнными ногами по которой было одно удовольствие.
Ночь кончилась. Стоял тот предрассветный час, когда небо уже светло, но солнце ещё спит. Лес, который Тим видел с края каменистой гряды, редел по мере приближения и, в конце концов, превратился в большой огороженный живым колючим кустарником сад. В высокой изгороди, усыпанной цветами и птичьими гнездами, довольно скоро отыскалась и небольшая калитка. Прямо напротив, буквально в двух шагах, среди кустов мшистого тиса, подстриженного ромбами, находилась точно такая же распахнутая дверца.
После долгого стука по тёплому дереву никто не отозвался. Поэтому, озираясь по сторонам, Тим робко вошёл в сад, в глубине которого среди тёмных стволов неясно белел небольшой одноэтажный домик, похожий на детский кубик.
Дверь оказалась распахнута. Среди разбросанных вещей, разбитой посуды, порванных занавесок прямо на полу, разбросав ноги и храпя, спала худенькая женщина с рыжими пышными кудрями. Длинные тёмные ресницы отбрасывали тень на белоснежную кожу щёк. Губы крепко сжаты и изогнуты в гордой капризной усмешке. Грязная одежда изодрана, будто её рвал дикий зверь.
На столе, истыканном ножами и вилками, разлито молоко. Ржаной хлеб наломан кусками и плавает в глиняном кувшине, куда брошены несколько яблок и груш, порезанных на ломти. Несколько котов со связанными лапами и ртами, в которых кляп из чего-то грязного и розового, лежат вокруг кувшина, от которого за версту пахнет бродящим сидром. На полу, прямо на нежно-розовых половиках разбитые горшки со сломанными стеблями. В потолок воткнут подсвечник.
Внезапно старые часы на стене загудели. В полной тишине было слышно, как кукушка, живущая в часах, неуверенно прокуковала два раза и замолчала. Немного подумав, добавила еще три «ку-ку», закашлялась, плюнула (на пол упала небольшая шестеренка) и прокуковала ещё ровно тринадцать раз.
Первый луч всходящего солнца пробежал по лицу женщины, которая недовольно сморщилась и перевернулась на другой бок. В комнате началось движение. Опрокинутый стол плавно встал на все четыре ножки у окна; порванная скатерть вылетела из камина и накрыла собой столешницу; ножи и вилки, встряхнувшись на манер мокрых собак, прыгнули в ящик кухонного буфета; стулья разлетелась по местам; осколки разбитых окон немедленно собрались вместе; занавески взлетели на выпрямившиеся гардины; перья вернулись в подушки; трещины и прорехи на стенах затянулись, словно заживающие раны; молодую женщину в платье, по которому споро бегали иголки, таща за собой мышиные хвосты ниток, аккуратно приподняло и опустило на розовую кровать с блестящими шишечками по бокам. Дергающееся одеяло под ногами, которое Тим принял за грязный придверный коврик, наконец высвободилось, встряхнулось и с последним тринадцатым ударом часов накрыло опрятно причесанную и умытую неряху ровно до подмышек. Как только утих последний звон, женщина открыла глаза и резко приподнялась на локтях, как Тиму показалось, с надеждой оглядевшись и посмотрев под одеяло. Спустя мгновение она со вздохом разочарования крепко
